Евгений Петров открывается для нас преимущественно в тандемах. Всякий читатель знает знаменитую пару соавторов, звучащую как целое, неразрывно: Илья Ильф и Евгений Петров. Этот писательский дуэт остался в отечественной литературе, прежде всего, как создатель невероятно популярных, остроумных, сатирично-гротескных, авантюрных афористических романов «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок». Гораздо меньше людей, даже читающих, знают о другой паре – Евгений Петров и Валентин Катаев. Дело в том, что знаменитый Петров, будучи младшим братом уже известного в ту пору автора, Валентина Катаева, взял себе псевдоним по собственному отчеству, справедливо предположив, что двух Катаевых «Боливар родной словесности» не выдержит, возникнет путаница.
Евгений Петрович Катаев родился 13 декабря 1903 года в Одессе. Катаевы жили на Канатной улице, и Евгений к 1920 году закончил 5-ю одесскую классическую гимназию. Во время учебы его одноклассником был Александр Козачинский, по отцу дворянин, написавший впоследствии приключенческую повесть «Зеленый фургон», прототипом главного героя которой – начальника уездного отделения милиции Одессы Володи Патрикеева – стал Евгений Петров.
Следует сказать об этой, третьей, паре, в которой убедительно представлен Евгений Петров. О ней знают лишь некоторые любители отечественного приключенческого жанра. Эта история романтически феерична, драматична, с криминальным сюжетом, даже с кровной клятвой братства, которую дали друг другу Женя и Саша в школьные годы. И в самом деле, их дружески-братские узы сохранились в течение всей жизни, хотя и были подвергнуты серьезным испытаниям.
Дело в том, что судьба сводила двух друзей и причудливым образом: Александр Козачинский, человек авантюрного склада и огромного обаяния, с 19 лет, бросив сыскную работу в большевистском уголовном розыске, возглавил банду налетчиков, действовавшую в Одессе и окрестностях. По иронии судьбы в 1922 году арестовал его именно Евгений Катаев, тогда сотрудник одесского уголовного розыска. Козачинский после погони с перестрелкой спрятался на чердаке одного из домов, где и был обнаружен однокашником. Впоследствии Евгений добился пересмотра уголовного дела и замены Козачинскому исключительной меры наказания, расстрела – заключением в лагере. Более того, осенью 1925 года Козачинский был амнистирован. У выхода из тюрьмы его встречали мать и верный друг, Евгений Катаев: «Каждый из нас считает себя обязанным другому: я – за то, что он не выстрелил в меня когда-то из манлихера, а он – за то, что я его вовремя посадил».
Как видим Евгений Петрович был хорошим другом и не менее хорошим человеком. В обычной жизни он старался жить для других. В 1929 году Петров женился на Валентине Леонтьевне Грюнзайд. Пятью годами ранее Валентина покорила сердце Юрия Олеши, который, увидев тринадцатилетнюю школьницу в Мыльниковом переулке, пообещал посвятить ей сказку. Юрий Карлович сдержал слово, и на титульном листе изданной в 1928 году книги «Три толстяка» с иллюстрациями Мстислава Добужинского значились её имя и фамилия. Однако это событие никак не повлияло на отношения Олеши и Грюнзайд: к моменту выхода сказки девушка с «овалом лица с полотна французского мастера» уже была невестой Петрова. Как вспоминал Валентин Катаев, его брат сразу стремился продемонстрировать ей «серьёзные намерения»: он приглашал Валентину в театры, кафе, провожал домой на извозчике. Столь же трепетное отношение к жене он сохранил и после свадьбы — по словам Виктора Ардова, на их брак не оказала никакого влияния мода на свободные отношения, распространившаяся в 1920-х годах в богемной среде: «Здесь тоже сказывалась принципиальная чистота Евгения Петровича».
Два друга
Евгений Петрович долгое время жалел, что не выбрал себе более созвучный псевдоним. Но было уже поздно, пришла слава. Правда, в соавторстве. Соавторство стало потом поводом для насмешек и даже унизительных выходок коллег по писательскому цеху. Почему-то считается, что основой тандема «Ильф-и-Петров» был именно Ильф. Петрову же отводят роль подмастерья. Это как минимум несправедливо. Вспомним хотя бы первое появление обаятельного проходимца Бендера и его описание: «У него не было даже пальто... Ноги были в лаковых штиблетах с замшевым верхом апельсинового цвета. Носков под штиблетами не было». Звучит как протокол. Можно поручиться, что все эти характерные детали написаны именно Петровым. Потому, что он в течение почти четырёх лет служил в уголовном розыске. И отлично обрисовал человека, который только-только вышел из тюрьмы. Нет пальто? Значит, он арестован был в тёплое время года, а выпущен по холодку. Нет носков? Они пришли в негодность за время отсидки. И вообще все мошенничества и аферы, которые, собственно, и составляют ткань романов «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок», принадлежат перу Евгения Петрова. В конце концов, как он сам написал о себе в «Двойной автобиографии»: «Первым его литературным произведением был протокол осмотра трупа неизвестного мужчины».
Внучка Евгения Петрова Екатерина Катаева рассказывает об этой великой дружбе: «Друг к другу Ильф и Петров обращались на «вы». Это были родственные души, очень благородные. Ильф был старше Петрова на пять лет. Оба — одесситы. Познакомились у Валентина Катаева, потом вместе работали в газете железнодорожников «Гудок», а подружились в отпуске на Кавказе, незадолго до того, как стали соавторами. Когда Илья Ильф умер от туберкулеза в 1937 году, Евгений Петров очень тяжело переживал эту утрату».
Однажды кто-то из соавторов заметил, что лучшей смертью для писателя Ильф и Петров была бы их моментальная гибель в авиационной или автомобильной катастрофе: «Тогда ни одному из нас не пришлось бы присутствовать на собственных похоронах». Тем не менее Евгению Петровичу довелось провожать друга в последний путь. Ильф скончался 13 апреля 1937 года в своей квартире в Лаврушинском переулке. Во время траурных мероприятий Евгений Петрович заметил: «Это — и мои похороны». Как вспоминал писатель Лев Славин, младший из соавторов так до конца и не утешился после смерти Ильи Арнольдовича — он «сохранил и носил в себе Ильфа. И этот бережно сохранённый Ильф иногда вдруг звучал из Петрова своими ильфовыми словами и даже интонациями».
Приступив к воспоминаниям об Илье Арнольдовиче, Петров признался, что ему непривычно вместо знакомого «мы» писать «я». Задуманная им книга под рабочим названием «Мой друг Ильф» осталась незавершённой. Однако сохранились наброски и заметки, позволившие исследователям составить представление об изначальном замысле: «Ильф любил входить в комнату с каким-нибудь торжественным заявлением: — Женя, я совершил подлый поступок»; «Безошибочное чувство меры»; «Старушка, которой он соврал, что он брат Ильфа»; «Один раз я даже сел и написал несколько мрачных страниц о том, как трудно работать вдвоём. А теперь я почти схожу с ума от духовного одиночества».
Догнать смерть
Смерть ходила вокруг Евгения Петровича кругами. И они всё сужались. Первый звоночек был в 12 лет. Тогда одесские гимназисты решили повторить подвиги детей капитана Гранта. Арендовали за полтора рубля дряхлую шаланду и решили прогуляться до Очакова. Подумаешь — пара сотен морских миль! Шторм, срыв руля, потеря киля и верная смерть. Тогда обошлось, но всё-таки: «Не могу забыть глаз моего брата, его сиреневых губ и опущенных плеч обречённого человека». Он реально играл со смертью в догонялки. В годы войны Петров стал военкором. И в отличие от многих в тылу не сидел, а лез в пекло. Даже в самый страшный период обороны Москвы. И не жаловался. Вот свидетельство поэта Ильи Эренбурга: «Ночью привезли из-под Малоярославца Евгения Петровича, контуженного воздушной волной. Он скрыл от попутчиков своё состояние, хотя с трудом мог говорить. А только ему полегчало, тут же отправился на фронт».
Следующий, 1942 год — чуть ли не самый тяжёлый для СССР. Немцы рвутся на Волгу и Кавказ, а Евгений Петров — снова под пули: «Пробрался в осаждённый Севастополь... — пишет Эренбург. — Попал под отчаянную бомбёжку... Возвращался на эсминце «Ташкент», немецкая бомба попала прямо в судно. Петров всё-таки добрался до Новороссийска. Там он ехал на машине. Произошла авария. Евгений Петрович остался невредимым. Он начал писать очерк, торопился в Москву. Сел на самолёт».
Пассажирский самолёт «Дуглас» вылетел из Краснодара в Москву 2 июля; Петров торопился, потому что ему нужно было дописать и сдать в редакцию очерк о поездке. О ситуации на борту впоследствии рассказывали летевший тем же рейсом прозаик Аркадий Первенцев, а также корреспондент «Красной звезды» Михаил Черных — по их словам, в определённый момент Петров, вопреки инструкциям, прошёл в кабину управления. Пилот, разговаривая с ним, не сразу заметил возникший впереди холм, а потому не успел среагировать. Полёт шёл по прифронтовой полосе, «Дуглас» двигался со скоростью 240 километров в час на небольшой высоте — всего 15—20 метров. Когда самолёт ударился о землю, Евгений Петрович был ещё жив; он умер вскоре после аварии.
P.S. Мало кто знает, что писатель Евгений Петров имел очень странное и редкое хобби: на протяжении всей жизни он коллекционировал конверты от своих же писем. А делал он это так - писал письмо в какую-нибудь страну по вымышленному адресу, вымышленному адресату и через некоторое время ему приходило письмо обратно с кучей разных иностранных штемпелей и указанием «Адресат не найден» или что-то вроде этого. Но это интересное хобби однажды оказалось просто мистическим...
В апреле 1939-го Евгений Петров решил потревожить почтовое отделение Новой Зеландии. По своей схеме он придумал город под названием «Хайдбердвилл» и улицу «Райтбич», дом «7» и адресата «Мерилла Оджина Уэйзли». В письме он написал по-английски: «Дорогой Мерилл! Прими искренние соболезнования в связи с кончиной дяди Пита. Крепись, старина. Прости, что долго не писал. Надеюсь, что с Ингрид все в порядке. Целуй дочку от меня. Она, наверное, уже совсем большая. Твой Евгений».
С момента отправления письма прошло более двух месяцев, но письмо с соответствующей пометкой не возвращалось. Писатель решил, что оно затерялось и начал забывать о нем. Но вот наступил август, и письмо пришло. К огромному удивлению писателя это было ответное письмо. Поначалу Петров решил, что кто-то над ним подшутил в его же духе. Но когда он прочитал обратный адрес, ему стало не до шуток. На конверте было написано: «Новая Зеландия, Хайдбердвилл, Райтбич, 7, Мерилл Оджин Уэйзли». И все это подтверждалось, синим штемпелем «Новая Зеландия, почта Хайдбердвилл»!
Текст письма гласил: «Дорогой Евгений! Спасибо за соболезнования. Нелепая смерть дяди Пита, выбила нас из колеи на полгода. Надеюсь, ты простишь за задержку письма. Мы с Ингрид часто вспоминаем те два дня, что ты был с нами. Глория совсем большая и осенью пойдет во 2-й класс. Она до сих пор хранит мишку, которого ты ей привез из России».
Петров никогда не ездил в Новую Зеландию, и поэтому он был тем более поражен, увидев на фотографии крепкого сложения мужчину, который обнимал его самого, Петрова! На обратной стороне снимка было написано: «9 октября 1938 года».
Тут писателю чуть плохо не сделалось - ведь именно в тот день он попал в больницу в бессознательном состоянии с тяжелейшим воспалением легких. Тогда в течение нескольких дней врачи боролись за его жизнь, не скрывая от родных, что шансов выжить у него почти нет. Чтобы разобраться с этими то ли недоразумением, то ли мистикой, Петров написал еще одно письмо в Новую Зеландию, но ответа уже не дождался: началась вторая мировая война. Коллеги его не узнавали - он стал замкнутым, задумчивым, а шутить вообще перестал. Закончилась эта история совсем уж не забавно.
В тот же день, когда стало известно о гибели самолета, домой к писателю пришло письмо из Новой Зеландии. В этом письме Мерил Уизли восхищался советскими воинами и беспокоился за жизнь Петрова. Среди прочего в письме были вот такие строчки: «Помнишь, Евгений, я испугался, когда ты стал купаться в озере. Вода была очень холодной. Но ты сказал, что тебе суждено разбиться в самолете, а не утонуть. Прошу тебя, будь аккуратнее — летай по возможности меньше»…
|
Читайте ещё на нашем сайте - Назарий Яремчук