Всем, должно быть, хорошо известна картина 'Утро стрелецкой казни'. Ее репродукции на протяжении многих десятилетий входили в приложения учебников истории, воспроизводились в календарях и художественных альбомах. Образ Государя - реформатора, огнем и мечом насаждавшего цивилизацию в дикой необразованной стране, воспевался историками - масонами как до Октябрьского переворота 1917 г., так и после него. Подавление стрелецкого бунта в русле такой трактовки отечественной истории считалось апофеозом государственнических инстинктов молодого Царя, пролившего кровь отупелых клерикальных фанатиков во имя высших интересов страны.

Насколько оправдан такой взгляд на события той поры?

Славу победителей турок, которую по праву стяжала вся русская армия после второго Азовского похода, пожали лишь 'потешные' полки молодого Государя, которые возвратились вместе с ним. Для их встречи в Москве даже были сооружены деревянные триумфальные ворота. Стрелецкие же полки, вынесшие на себе все тяготы военных будней, остались в разгромленном Азове в качестве гарнизона крепости; помимо караульной и дозорной службы они еще выполняли многочисленные строительные работы при восстановлении городских укреплений.

Непосредственным поводом для возмущения стрельцов послужило известие о намерении перевести 4 полка в г. Великие Луки для прикрытия западной границы. Помимо невыплаты положенного денежного довольствия особенно возмутительным стрельцы сочли требование командования тащить на руках пушки, поскольку в полках не хватало тягловых лошадей. В марте 1698 г. группа из 175 человек, солдат тех самых 4-х полков, покинула расположение гарнизона и направилась в Москву искать правду.

В столице их никто не ждал. Петр Первый был в Англии, а в его отсутствие никто не хотел заниматься стрельцами. Стремясь хоть кого-то привлечь на свою сторону, стрельцы обратились за поддержкой к царевне Софье. Последняя им также помочь не смогла, но в дальнейшем сам факт такого обращения служил свидетельством существования некоего обширного заговора, направленного на свержение Петра Первого.

В конце - концов, под угрозой ссылки, стрельцов заставили вернуться к своим полкам.

Т. о. конфликт не был разрешен, а скорее, лишь загнан до поры вглубь. Прорвался он через некоторое время, когда полки отказались подчиняться своим командирам, избрали вместо них по 4 человека от каждого полка и под руководством отправились в столицу подавать прошение о государевой милости. Стрельцы были московскими, в Москве жили их семьи, и мятежники хотели всего лишь добиться соблюдения обычных норм службы: выплаты денежного довольствия, роспуска по домам после окончания войны и т. п. Они не были рекрутами и их требования отнюдь не выходили за пределы здравого смысла или традиций воинского быта.

Возмущение стрельцов произошло 6 июня 1698 г., а 18 июня их встретила у Новоиерусалимского монастыря армия под руководством А. С. Шеина и П. Гордона (2300 чел. в составе 'потешных' полков и дворянское кавалерийское ополчение). Стрельцы не имели намерения воевать; того же воеводу Алексея Семеновича Шеина они воспринимали как 'своего', поскольку он был участником обоих азовских походов и в последнем их них руководил сухопутной группировкой. При первых же выстрелах артиллерии 'потешных' стрельцы рассеялись; кавалерия согнала разбегавшихся людей для суда над ними. Шеин и Ромодановский прямо в поле провели дознание и тут же повесили 57 стрельцов, кои были признаны виновными в возникшей смуте и призывах к неподчинению полковым командирам.

На этом, собственно, история стрелецкого бунта 1698 г. и оканчивается. То, что произошло дальше имеет, скорее, отношение к психиатрии, нежели к истории военного дела или политического сыска в России, поскольку наглядно характеризует ту неадекватность мировосприятия, которую обнаруживал Петр Первый на всем протяжении своей жизни.

Царь вернулся из поездки по загранице в конце августа и поначалу, как будто бы, демонстрировал полное удовлетворение работой Шеина и Ромодановского по разгрому стрельцов. Во всяком случае, никаких намерений устроить особое разбирательство он вроде бы не демонстрировал. Большой энтузиазм молодой Государь показал в деле обривания бород боярам; во всяком случае, этому он посвятил подряд два вечера на 'ассамблее' (то бишь попойке) у генералиссимуса Шеина (последний, кстати, являлся первым генералиссимусом русской армии). После того, как брить бороды Петру Первому надоело, он к удивлению окружающих увлекся мыслью наказать стрельцов. Именно так описал в дневнике зарождение идеи нового расследования стрелецкого бунта Патрик Гордон, бывший свидетелем и непосредственным участником тех событий.

Свита думала, что пьяный Царь проспится и поутру обо всем забудет. Но этого не случилось. Поутру Петр Первый отправился обозревать хозяйство Преображенского приказа, занимавшегося сыском по всей России, дабы составить представление о том, сможет ли это учреждение продемонстрировать нужную оперативность в предстоящей работе.

Увиденное Государя не удовлетворило: он приказал немедленно оборудовать дополнительные пыточные камеры. Всего их было построено 14 . Это было больше, чем число сотрудников Приказа, наделенных правом заниматься расследованием самостоятельно (всего в подчинении Федора Юрьевича Ромодановского таких сотрудников было 10 человек: два дьяка и восемь подьячих).

Петр Первый продемонстрировал серьезность своих намерений, начав следствие с допроса ненавистной ему сестры Софьи. Царевна была подвергнута пытке - вздернута на дыбе и порота кнутом. Допрос был неофициален; протокол не составлялся и то, что он вообще имел место оспаривалось отечественными либеральными историками, склонными изображать Петра Первого государем мудрым и справедливым. Лишь дневник Патрика Гордона, опубликованный полтора столетия спустя пролил свет на эти события. Жестокосердность 'великого' Монарха по отношению к своим родственникам предвосхитила расправу Петра над собственным сыном двумя десятилетиями позже. Покажется удивительным, но Царевна Софья стойко перенесла допрос с пристрастием, ни единым словом не показав против стрельцов. Она даже не признала факт встречи с ними, хотя последнее, кстати, вполне достоверно. Царь был крайне раздражен упорством сестры, нисколько ей не поверил и велел заточить Софью в монастырь. Аналогичному заточению подверглась и другая сестра Монарха - Царевна Марфа - вся вина которой сводилась к тому, единственно, что она была глубоко верующей женщиной и во всем разделяла взгляды Софьи. Сестер разлучили: Софья осталась в Москве, а Марфа была увезена во Владимир.

В сентябре начались повальные аресты московских стрельцов. Охота на них получила громкое название: 'великий сыск'. Величие его можно признать лишь в отношении размаха арестов, но отнюдь не сложности расследования. Расквартированные в столице стрельцы жили, открыто и не думали ни от кого прятаться; в результате облав, проведенных в стрелецких слободах в течение недели были арестованы почти 4 тыс. человек.

Люди оговаривали себя руководствуясь - как это не покажется странным - здравым смыслом: ввиду бессмысленности доказывать что-либо палачу и дабы не усугублять собственных страданий. Впрочем, история 'великого' сыска знает примеры совершенно удивительной стойкости обвиняемых, когда их, уже тяжело изувеченных, приходилось водить на пытку по пять - шесть и даже семь раз (!), но примеры эти доказывают лишь исключительную физическую выносливость отдельных людей и их невиновность; для кровожадного Монарха стойкость эта служила лишь еще одним раздражающим фактором, который надлежало устранить.

В конечном своем виде официальная версия стрелецкого бунта выглядела так: мятежники предполагали свергнуть Петра Первого и возвести на престол Царевну Софью, после чего предать огню немецкую слободу и уничтожить всех иностранцев в Москве; заговорщики поддерживали связь друг с другом через некую Офимку Кондратьеву, приживалку Царевны Софьи, вдову трех стрельцов. По тому, какую роль играли в нем женщины, его впору назвать не стрелецким бунтом, а бабьим. Никаких данных, по - настоящему уличающих Царевен Софью и Марфу в сговоре со стрельцами, получено не было (их, видимо, вовсе не существовало), однако, это нисколько не облегчило участь стрельцов.

Первую массовую казнь истерзанных пытками людей Петр Великий осуществил 30 сентября 1698 г. Колонна из 200 человек была выведена из Преображенского приказа и отконвоирована на Лобное место в Москве. При прохождении осужденных под окнами государева дворца Петр Первый выскочил на улицу и приказал рубить головы стрельцам прямо на дороге. Пятерым из них отрубили головы тут же. Дикость и бессмысленность этой расправы над людьми и без того обреченными на смерть через час - другой, вообще не поддается рациональному объяснению; человек верующий назовет эту одержимость беснованием, психиатр - психозом, но вне зависимости от точки зрения следует согласиться с тем, что в этот день Петр Первый показал себя человеком, безусловно, страшным и неадекватным в своих реакциях.

После казни пятерых человек, наобум выхваченных из колонны, Петр Первый разрешил продолжить движение и сам помчался вместе со свитой к Лобному месту. Там при огромной стечении народа Государь взялся лично рубить головы стрельцам. Свита его была обязана принять в этом участие; отказались лишь иностранцы, которые мотивировали свое нежелание боязнью снискать ненависть русского простонародья.

Казнь 30 сентября растянулась более чем на 2 часа, что вызвало неудовольствие Монарха, любившего во всем быстроту и впадавшего в депрессию от любого продолжительно напряжения.

Поэтому для ускорения казней впредь было решено использовать не плахи, а бревна и укладывать на них осужденных не по одному, а сколько достанет длины бревна.

На следующей массовой казни, последовавшей 11 октября 1698 г., именно так и поступили. На двух длинных корабельных соснах одновременно укладывали свои шеи до 50 человек; палачам приходилось вставать на тела казнимых. В три приема были казнены 144 стрельца. Пьяному Монарху надоело махать самому топором и он велел выкликать желающих из толпы. Многие соглашались быть добровольными палачами. Казнь превратилась в грандиозное шоу; толпе бесплатно наливалась водка, 'пей - не хочу'!

На следующий день - 12 октября 1698 г. - произошла еще одна, самая массовая казнь: в этот день были отрублены головы 205 стрельцам.

Наконец, 13 октября новый акт дьявольской вакханалии. В этот день произошла казнь еще 141 стрельца. Как и в предыдущие дни из толпы выкликались добровольцы, которые за царский подарок да из собственного азарта соглашались стать палачами. Петр Первый хотел разделить с народом свою ответственность за невиданное душегубство. На Красной площади рекой лилась водка, пьяные толпы шумно выражали своему Государю преданность и любовь.

Еще неудовлетворенный казнью почти 800 человек, но уже пресыщенный механическим отрубанием голов, державный самодур решил придать этой процедуре побольше торжественности. Поскольку осенью 1698 г. выпал ранний снег, Петр Первый надумал вывозить казнимых к Лобному месту в черных санях, увитых черными лентами, в которых стрельцы будут сидеть по двое с зажженными свечами в руках. Каурые лошади и возницы в черных тулупах по мысли высочайшего режиссера нагоняли еще больший ужас своим видом.

Три дня ушли на подготовку необходимого антуража и 17 октября 1698 г. череда казней продолжилась. В этот день были казнены 109 человек. На следующий день были казнены 65 стрельцов, а 19 октября - 106.

Петр отправился в Воронеж и преследования стрельцов прекратились; все понимали абсурдность происходящего. Глава Преображенского приказа боярин Федор Юрьевич Ромодановский, почитающийся официальной исторической наукой за редкостного садиста и душегуба, в отсутствие Петра Первого (ноябрь - декабрь 1698 г.) не казнил ни одного стрельца, хотя и имел такое право. За это время он отправил в каторгу более 600 человек, но вот на плаху - ни одного. Объяснение тут одно - Ромодановский прекрасно понимал бредовость официальной версии о стрелецком бунте и не хотел пятнать себя кровью людей, в чью виновность не верил.

Вернувшийся в январе 1699 г. из поездки в Воронеж Петр Первый был крайне раздражен прекращением казней. Видимо, он полагал, что еще недостаточно напугал подданных своей свирепостью.

В январе - феврале 1699 г. были казнены еще 215 стрельцов. В отличие от казненных осенью, этих людей повесили. На стене, окружавшей Новодевичий монастырь в Москве, установили виселицы, на которых и были повешены несчастные. Весь остаток зимы и март месяц (до наступления тепла) тела казненных оставались на стенах.

Много заговоров было в России; многих заговорщиков в разное время казнили, но до такого кощунства, как нарочитое оскорбление православных святынь, кроме большевиков да татар никто не доходил. В этом молодой Государь - реформатор может быть доволен: он попал в один ряд с самыми злобными врагами исторической России - инородцами и иноверцами.

С сентября 1698 г. по февраль 1699 г. были казнены 1182 стрельца, почти каждый третий из привлеченных к расследованию. Более 600 человек были отправлены в Сибирь, еще 2000 человек - принудительно отправлены из столицы для службы в провинциальных стрелецких полках. Окончательно как род войск таковые были уничтожены в 1705 г.

Сестры Царя - Софья и Марфа - так и не вышли из монастырей, в которых они содержались на тюремном положении. Софья умерла в заточении в 1707 г.; Марфа - в 1704 г.


Смешные истории из жизни и свежие анекдоты
Смешные истории из жизни
Перейти в раздел: Былое
  • Опубликовано: 05/12/2003

Вы можете оставить свое мнение о прочитанной статье

Внимание! В комментарии запрещено указывать ссылки на другие сайты!

Венгрия - Первые впечатления.

Венгрия - Первые впечатления.

Опубликовано: 03/05/2004

Как отдохнуть в Венгрии, не прибегая к помощи гида и турагенства. Прочитав статью, вы получите много полезной информации по вопросам проживания, проведения досуга и шопинга в этой красивейшей стране.

Сумерки бога.

Сумерки бога.

Опубликовано: 08/10/2003

Боги не умирают, но если о них забывают, значит ли это, что они были богами не очень могущественными? Стираются воспоминания о Джими Хендриксе, Дженис Джоплин, Джиме Моррисоне, Кейте Муне, поблек обра...

Выигрыш

Выигрыш

Опубликовано: 16/05/2004

Двери открылись, выбросив в темный подъезд яркий квадрат света. В этом квадрате, тяжело опершись на стенку, стоял Катькин муж Колька. С Колькой она жила лет двадцать, и всем бы был хорош мужик, добрый...