Ясновидение

В 1966 году вместе с другом Володей Бессоновым я побывал на Алтае. Сначала я хотел поехать один, чтобы ни с кем не пришлось спорить о маршруте. Его я составил сам в Московском клубе туристов: взял отчёты о походах на Алтай и выбрал наиболее вкусные места, избегая скучных и длинных переходов. Мне захотелось увидеть самый большой водопад и озеро рядом с ним, носившие одинаковое название — Тайменьи, а перед этим пройти центральный Катунский хребет. Всё-таки три с лишним километра высоты. А для перехода выбрал цепочку Мультинских озёр. В записях клуба хранился небольшой рисунок от руки, показывающий, как от Верхнего Мультинского озера можно выйти на перевал, ведущий к Тайменьему озеру.

Володя убедил меня не ходить одному — мало ли что может в пути стрястись, да и груз с палаткой практичнее разделить на двоих. Совет был мудрый. Одному всё-таки жутковато. Собирались мы в спешке — наступил конец августа, это было уже поздновато для мест, где зима начинается внезапно. Карт никаких я не взял, да и нужного масштаба не было. Вооружились мы фотоаппаратами и самолётом через Новосибирск и Бийск долетели до Горно-Алтайска. Там переночевали и на местном самолётике прилетели в Усть-Коксу. На попутке доехали до Нижнего Уймона и поднялись до маральего заповедника. Места сказочно красивые, величавые, и под радугу мы зашагали к озёрам.

По пути, где кончались тропинки и начиналось верховое болото, нам встретился глухонемой пастух. Он, казалось, понимал, что нам нужно найти тропу к Мультинским озёрам, и по-своему, жестами, объяснял, как нам идти. Мы предположили, что он не вполне в себе, и двинулись в путь, несмотря на отчаянную его жестикуляцию. Проплутав сутки и боясь совсем заблудиться в горах, мы вернулись. Больше всего был рад пастух, которого мы встретили опять. На сей раз, для полной уверенности, он прошёл немного с нами. Тогда мы и вышли к красавцам озёрам. Среднее Мультинское озеро по каменным перекатам сливалось в Нижнее, а с камней и на лошадях мальчишки удили здесь хариусов.

Верхнее озеро лежало в отдалении, в ущелье, где кончались лес и привычные условия жизни. Предыдущий привал мы сделали около охотничьей хижины, рядом с которой была даже печь, сложенная из плоских камней. Верхняя Мульта отличается сказочной красотой. С окрестных ледников сюда тонкими струями стекают водопадики, длиной метров в двести и более. По рисунку в клубе туристов дальше наш путь шёл вверх и влево, на кромку ледника. Мы поднялись метров на триста над озером, поставили палатку, упёршись в свалившийся ствол дерева. Уклон вниз был почти отвесный, и мы не без опасений любовались на закате игрой хариусов в Верхнем Мультинском озере глубоко под нами.

Утром мы пошли по неизведанному пути, ибо дальше нам никто не мог его указать. Вступив на ледник, округлым куполом ведшим к скалам, мы часто соскальзывали с него, оказываясь в исходном пункте. Наши польские ботинки были хороши на обычной тропе, а для ледовых хождений нужны трикони — ботинки с металлическими выступами, способные держать на скользкой поверхности. Мы изнемогли от бесплодных попыток, а вместо ледорубов пытались воспользоваться бесполезными стволами ёлочек, которые срубили внизу. Они гнулись и отказывались втыкаться в лёд и плотный снег.

Володя, человек сильный. Исходивший немало троп, но не бывавший в горах, несколько пал духом и предлагал вернуться. Но возвратиться с самого начала пути, после многочасового полёта и километров шестидесяти нелёгких подъёмов казалось позорным провалом. Солнце сверкало ослепительно. Даже нацепив тёмные очки, мы страдали от его яркости. Не было и следа облаков, снежных завалов, которые пророчили нам по пути в горы геологи, наблюдавшие, как в горах выпала в осадок огромная тёмная туча. «Там метра полтора снега, вам не пройти», — говорили они. Мы их не послушали, и пока нам везло. Огромная масса снега растаяла за пару дней бесследно. Нервировало, что снегопады были на носу. Стоял конец августа. Так поздно в эти места туристы уже не забредали. Я и сам приуныл — сможем ли мы пройти ледники и завалы, прежде чем одолеем Катунский хребет и спустимся к Тайменьим красотам?

Тогда на высоте около трёх километров я задумал эксперимент. Попросил Володю завязать мне глаза мохнатым полотенцем, чтобы попробовать воссоздать текст из путевых дневников, которые я читал в Москве. Володя посмеивался надо мной, призывая одуматься и вернуться, пока не поздно.

То, что произошло дальше, поразило прежде всего меня. Володя же полагал: я устроил спектакль, чтобы успокоить его. В темноте под полотенцем вдруг явилась тетрадь с синей обложкой — натуральная, та самая. Которая описывала переход от Верхней Мульты на Катунский перевал. Я мысленно раскрыл её и увидел исписанные школьным почерком, голубыми чернилами странички, которые я мог перелистывать одну за другой. В Москве я просмотрел их бегло, некоторые пропустил. Теперь я мог каждую из них найти и прочитать то, что я тогда НЕ ЧИТАЛ!

С бьющимся сердцем я раскрыл страницы, где описывался путь на ледник. Боясь, что текст исчезнет, я попросил Володю запоминать, что я читаю.

— Слушаю, — с нескрываемым скепсисом отвечал Володя.

— Здесь говорится, что, поднявшись к леднику, вы увидите слева крутой снежник. Посмотри, там есть что-то похожее с таким названием?

— Ну, есть, — неохотно отозвался друг.

— Так вот, надо подниматься туда, и, преодолев гребень. Мы увидим новый купол ледника, похожий на предыдущий. А за ним между двумя отвесными скалами лежит наш путь.

Володя не знал, можно ли верить моим словам, но я был убедителен. С величайшим трудом, с помощью еловых палочек, скользя и падая и вновь поднимаясь, мы докарабкались до края снежной гряды. Шаг за шагом сумели дойти до верхней кромки. Далее перед нами предстал двойник ледового купола, который мы перед этим одолели.

Мы обошли его справа, но далее что-то не сходилось. В чёрной тени отвесной скалы всё казалось ненадёжным, а потому и опасным. Выйдя из тени, мы обнаружили, что лёд в узком проходе между скалами треснул и трещина — сине-чёрная, шириной метра в четыре преградила путь. Лезть на скалы бесполезно — они крутые и без уступов. Дальше, через трещину, идти было некуда, если не считать небольшой ледовой перемычки. Ширина её едва достигала сантиметров двадцати–тридцати. Но возможно ли одолеть её? Вдруг рухнет? Или же рухнем мы с этой узкой полоски.

Я предложил Володе идти первым, на что он, естественно, возразил: опыта прохождения таких щелей у него не было. Я сказал, что если он поскользнётся, я удержу его на верёвке, которой он обвяжется, и успею его вытащить. А сможет ли он устоять на ногах и вытащить меня, если я рухну? Володя засомневался и героически согласился идти первым. Он обвязался верёвкой (она была не альпинистской, а обычной бельевой и вес наших тел могла выдержать не более минуты), а я взялся за её конец и упёрся ногами в снег. Володя шёл без рюкзака, ощупывая еловой палочкой снег перемычки. Номер, что и говорить — смертельный. Пройдя на ту сторону, он рухнул в сугроб. Придя в себя, он поднял верёвку, и я спустил к нему его рюкзак (килограммов двадцать пять) и палатку (восемь кг). Он сказал, что готов страховать меня.

— А почему ты не хочешь переправить свой рюкзак?

— С ним я чувствую себя устойчивее.

Володя хотел обидеться за то, что я отправил его без рюкзака, но сообразил, что для него идти налегке было удобнее.

Дальше путь наш пролегал по льдистой местности, ноги устали, кругом было безотрадно. Володя опять предположил, что мы заблудились.

Тогда я решил повторить эксперимент. На этот раз мой спутник молча повязал на мою голову то же полотенце и стал ждать. Через несколько мгновений в темноте передо мной вновь возникла знакомая тетрадка, и я попросил Володю выслушать открывшийся мне текст.

— Давай, давай, — сказал он всё ещё без особой убеждённости.

— Вот, что здесь говорится. После второго купола, километра через два с половиной, справа откроется площадка, чистая, без снега, словно очищенная бульдозером. А впереди, справа, у острой скалы будет тур из камней, где туристы оставляют записки. Так что — в путь. Нам осталось километра полтора.

— Если ты всё это не придумал.

Оставалось проверить. Через полтора километра действительно справа открылась свободная от снега площадка, за ней — острая скала и перед ней полуметровый тур из камней. Володя с радостным криком извлёк из него жестяную банку, в которой находилась записка. Руководитель туристской группы из Московского педагогического института Айзенбах желал успехов туристам, пришедшим сюда в будущем году, поскольку считал, что в том году уже никто за ними не пойдёт, опасаясь завалов снега. Датировалась записка 14 августа. А мы добрели до тура в конце августа.

Привал мы устроили уже с иным настроением. Бутерброд с вкусной салями, целительный чай и густое варенье волшебного кизила, способного утолять самую дикую жажду, зарядили нас на дальнейший спуск. С увесистыми рюкзаками мы скользили по леднику, как на лыжах, опасаясь набрать излишнюю скорость и не суметь вовремя затормозить. Ноги, привычные к подъёму, на спуске на удивление быстро изнемогли и подламывались. А мест для бивуаков на леднике не видели.

Неожиданно среди массы льда возник серовато-голубой длинный камень, усыпанный ярко-голубыми цветами. Они издавали потрясающе симпатичный запах. Я вертел в руках цветочки, это голубое чудо, пытаясь догадаться, откуда и почему оно взялось на этом бесплодном плато, уходящем вниз, и как их можно величать. Володя предложил их окрестить мне, раз уж я журналист. Горные анемоны — избрал я изящное имя.

В этот день мы одолели километров тридцать, пока не увидели, что спуск круто идёт вниз, а оттуда доносится мощное тарахтенье водных масс. Это и был пока ещё не видный знаменитый и мало кому знакомый водопад Таймений, он же Тальмень. Заметно потеплело. Впереди возникла на травянистом склоне ель. Володя предложил обвязаться канатом и спуститься по нему. Я подполз со страховкой к краю и засомневался, что нашей сорокаметровой бичевы будет достаточно, чтобы спуститься с двухсотметрового обрыва.

И слева, и справа путей для спуска тоже не находилось. Лишь уйдя налево, обратно к горам, я отыскал что-то похожее на каменную ракушку, уходящую жерлом вниз. Спуск не показался Володе надёжным, но, преодолев сомнения, он и я поскакали на почти полностью отключившихся ногах в опасную расселину. Водопад возник слева от нас на одном из поворотов во всей своей первозданности и ярости. Затем по длинному каменистому склону, под его немолчный грохот, почти теряя сознание от усталости, мы выкатились на луговину. Впервые за время пути у нас не было сил поставить палатку. Постелив её просто так, на луговине, мы беспробудно спали до утра. Володя даже выдал мне двадцать граммов спирта. Снился мне товарный поезд, грохотавший на перегонах, какие-то птички, свиристевшие рядом, и дым, не евший глаза. Дымом оказалось утреннее небо над нами, товарняк — водопадом. А птички — сусликами, боязливо подбиравшимися к нашим съестным припасам. Было на счастье тепло — как-никак с трёх километров высоты мы спустились километра на полтора. Отдохнув, мы могли шагать навстречу новым испытаниям.

В Москве, открыв энциклопедию, я отыскал название «Анемоны». Действительно, мы тогда встретили горные анемоны. И, судя по описаниям, не просто на голом камне. А растут они на выработках или месторождениях никеля, от которого и заимствуют свой небесный, неподражаемый цвет. Но это совпадение я уже не стал относить к своей неожиданной способности, когда прижмёт, обретать ясновидение. Могу лишь сказать, что явление, которое я ощутил на леднике, повторить мне не удалось.

Но некоторые аномальные способности позднее проявились: мне довелось предвидеть некоторые кризисные события, лица, их вызывающие, и приблизительные, а порой и точные даты и даже часы их наступления.

Лоллий Замойский

Смешные истории из жизни и свежие анекдоты