Ольга была беременна, а июль был невыносимо жаркий. Эти два понятия кажутся несвязанными друг с другом, но это только кажущаяся видимость. Попробуйте сами походить в жарком июльском зное на девятом месяце беременности. А если вы не беременны, то возьмите канистру литров на десять, наполните водой и туго притяните ее ремнем к животу. Сверху накиньте мерзкое платьечко мышиного цвета и походите так денек. Только один денек, не надо больше, и вы поймете, на какой повседневный подвиг обречены те, кто ходит беременными в жаркие июльские дни.
Ольга мучалась. Огромный живот ей постоянно мешал. Чтобы она не делала, он был тут как тут. Посуду помыть – он упирался в мойку, за стол сесть - он упирался в стол, в кровати повернуться – он и здесь мешал. На улицу по вечерней прохладе погулять – он и здесь с тобой. Бедные кенгуру! Они не только в период беременности носят, но и после родов! Мало того, что живот просто мешает, пассивно, скажем так, он мешает и активно! Некто, кто сидит там, ворочается, пинает изнутри то ли ногой, то ли рукой, кто его разберет чем. Ему (или ей), кто живет внутри, совершенно безразлично, что ты только уснула, перед самым рассветом, что так изматывающе устала за этот жаркий день, что прохладней стало только ближе к утру, что страшно не хочется входить в эту жару снова. Что вообще, каждый новый день, кроме того, что он приближает конец этих самых мучений, называемых беременностью, он так же приближает и сами мучения, которые называются родами. И это неотвратимо! Ольга улыбнулась. Ничего себе, назрел афоризмик: роды неотвратимы как смерть! А что, роды и смерть противоположные концы одной палки, называемой жизнью. Палки с одним концом не бывает, как это не прискорбно.
Ольга мучалась. Вот сопит рядом Ленька. Ее Лешечка. Ее Лепчик! Но не ему же рожать!!! Он-то чего, получил удовольствие и посапывает себе, самец! А она ни спать, ни есть не может! Ну уж дудки!
-Леша! Леша, проснись! Леш!
-Чего? Что, случилось чего? – спросонья Леша перепугался. Хотя, по их совместным подсчетам, до родов не меньше двух недель, все-таки все может быть.
-Леша, я это…
-Ну, чего?
Ольга мучительно думает, чего ей хочется, ради чего она разбудила Лепчика.
-Поговори со мной, а? Лепчичек, миленький, поговори со мной…
-Оленька, пол пятого. Кыця, мне же сегодня на работу и целый день как папе Карло…
-А я на работу не хожу так и ничего, да? Так мне можно и не поспать, да? А я целый день мучаюсь так, что твоему папе Карло даже в страшном сне не приснится! Ты знаешь, как я мучаюсь, а? Знаешь как противно платье это противное к противному этому телу прилипает, а? Только за одно это мне нужно орден 'Мать героиня' давать! А ты попробуй походи целый день без косметики с этими ужасными пятнами на морде! Смотреть на себя не хочется! Так бы все зеркала в доме побила!
-А я и хожу без косметики…
-Еще издеваешься, да!?…
У Ольги из глаз выкатываются огромные слезищи. В спальне уже совсем светло и проснувшийся Леша их видит.
-Ну, Оленька, ну милая, ну потерпи! Ведь совсем немного осталось… Ну, чем я могу помочь?
-А-а-а…- рыдает Ольга, - значит ничем помочь не мо-о-о-ожешь… Как ребенка делать, так можешь… А как мучаться рожать, так не можешь…
Леша прижимает к себе Ольгу и шепчет ей на ухо всякие хорошие слова о любви, о будущем ребенке, как они его будут любить, как этот ребенок вырастет, как у него родятся свои дети… Но стоило ему произнести слово 'родятся', как Ольга тут же представила, что ей через неделю, самое большее, две, самой рожать и снова зарыдала. Она боялась не столько боли, о которой ей много рассказывали и мама и свекровь, которая Олюсю разве что на руках не носила, сколько неизвестности. Хотя, нет, боли она боялась тоже. А кто же ее не боится? Как это все будет? А насколько больно? А не умрет она? Страшно… Скорее бы это все кончилось! Ничего на свете она не хотела больше, чем перестать быть беременной! Вот бы я вчера родила! Когда-то же ведь этот день наступит, когда я смогу вот так сказать – я родила вчера! И все будет позади!
Леша продолжает ее баюкать. Ольга постепенно успокаивается, затихает и засыпает. На губах ее заблудилась слабая улыбка.
Леша ушел на работу тихо. Сам разогрел завтрак, собрал 'тормозок' и тихонько прикрыл за собой дверь.
Оля проснулась около девяти. Она бы спала и дольше, но живущий в животе видимо решил поиграть в футбол. Вставать с кровати со своим огромным животом она уже приспособилась: бочком, бочком… и уже на ногах. Хотелось есть и она, как была, непричесанная, неумытая босиком пошлепала на кухню. Чего-то ей определенно хотелось, но чего? Интересно знать, чего же ей хочется? Ольга открыла холодильник. Ее взгляд безразлично пробежал по полкам: мясо вареное, копченая рыба, яйца, творог… Вот, творога со сметаной… и с сахаром… Может быть… Она быстро приготовила нехитрую снедь и съела ложку, вторую… Расхотелось. Нет, есть хотелось, но творог не лез в глотку. Чего бы такого съесть? Ольга еще раз открыла холодильник. И вдруг ей представился маленький боровичок на вилке. Боровичок, гриб такой, с толстой ножкой и бордово-коричневой шляпкой. Твердый, упругий и бессовестно вкусный! Хочу боровичок! Отваренный, поджаренный, с золотистым поджаренным лучком, причем поджаренный не на растительном масле, а на свином сале, со шкварками… Прошлым летом они с Лешей ездили по грибы и нашли десяток невероятно красивых боровичков. Вкуснятина!…
-Леша! – Ольга звонила своему Лепчику на работу, - Лешенька, я грибов хочу! Боровичков! Жаренных…
-Оленька, где ж я тебе боровичков достану? Они раньше сентября не появятся. Купи шампиньонов на базаре.
-Не хочу шампиньонов! Они безвкусные! Хочу боровичков… На сале… С луком… Ничего ты мне не хочешь сделать… А-а-а-а…- захлюпала носом Оля.
-Хорошо, хорошо, котенок, я поищу, не плач только. Лучше поставь хорошую музыку, пусть малыш послушает.
После работы Леша отправился в поход по магазинам. Когда-то в декабре он видел в продаже замороженные грибы, и именно боровички и надеялся, что где-нибудь хоть несколько штук, да найдет. Но удача от него отвернулась. Ни в первом, ни во втором, ни в пятом магазине не только боровиков, но и вообще никаких замороженных грибов не было. Но где-то же они были! И их надо было найти. Он стал усиленно вспоминать, в каком же магазине он в декабре прошлого года видел боровики. И вспомнил! Это было далеко, на другом конце города, но он поехал туда. Магазин был рассчитан на состоятельных людей, имеющих собственный транспорт, поэтому пришлось далековато идти пешком. Ноги у Алексея гудели от усталости – ведь он уже пятый час шатался по магазинам. Наконец его старание и настойчивость были вознаграждены! Он нашел эти грибы. Это были отменные, один в один, боровички. Одна единственная упаковка, лежавшая рядом с замороженными пельменями.
Было уже пол-одиннадцатого, когда он нажал кнопку дверного звонка, радостно предвкушая, какое удовольствие он предоставит сейчас жене. Найти боровики в июле! Это не слабо!
Дверь стремительно распахнулась.
-Живой!!!
Леша оторопел. Оля бросилась ему на шею и чуть не задушила в объятиях. В квартире была вся родня: его родители, тесть и теща, Лешин брат с женой и Олина сестра.
-Что случилось-то? – недоуменно спросил Леша.
-Где ты был? Мы уже в милицию звонили, по больницам наяриваем…
-Да ты ж сама просила боровичков, вот я и искал по магазинам, - Леша растерянно достал из портфеля маленький кулечек, в котором сквозь примятый целлофан виднелись коричневые шляпки боровиков.
-Лепчик, а я так перепугалась, когда ты с работы во время не пришел! Звоню, а охрана ваша отвечает, что ты ушел на час раньше по каким-то срочным делам. Тебя нет и нет. Ну, тут я и стала бить во все колокола!
Родня заторопилась по домам. Забытые всеми грибы, причина неожиданного переполоха, сиротливо лежали на кухонном столе.
Ночью у Ольги начались схватки. Она проснулась часа в два ночи от кого-то предчувствия. Было тревожно. Она почувствовала ясно, почти осязаемо, что это должно произойти сегодня. Потом в низу живота затлела боль, медленно разгораясь, а потом вдруг полыхнула по всему тазу заставив Ольгу вскрикнуть и сжаться.
-Леша, - Ольга твердой рукой сжала плечо мужа, - Лешенька, вставай! Кажется, началось.
-Господи, да что ж тебе каждую ночь-то не спится!
-Леша, проснись! Скорую вызывай, началось, говорю тебе! Схватки у меня начались.
Леша вскочил. Спросонья не попал ногой в штанину, запутался в штанах, потерял равновесие и нелепо упал. Раньше над таким случаем смеялся бы целую неделю, а сейчас только раздосадовался за потерю времени.
-Позвонить можно было бы и без штанов, - улыбаясь, заметила Ольга. Боль немножко попустила и она вдруг стала совсем другой. Пропала капризность и плаксивость, пришла деловитость и собранность. Лешка же совсем наоборот, растерялся и засуетился, боясь с перепугу сделать что-нибудь не так. Он боялся за Олю, за маленького, который, завтра, а может быть уже и сегодня, появится на свет. Он боялся, что здесь уже ничем не сможет помочь Олюне, не сможет взять на себя хотя бы самую маленькую частичку боли, которая ее ожидает, даже ласкового слова сказать не сможет, потому что она будет совсем одна среди чужих людей. Пусть самых хороших, самых умных, самых добрых но чужих, через руки которых каждый день проходит таких рожениц, может, десятки. Эти люди, пусть самые отзывчивые, самые нежные и самые ласковые, уже притерпелись к чужой боли. А иначе и быть не может, иначе бы они над каждой роженицей рыдали, вместо того, что бы ей помогать. Но ведь это его Олюня рожает, она же его единственная! И ребеночек его единственный! Леша же ведь к этому не привык!
Лешка, который надел злополучные штаны задом наперед, уже крутил диск телефона.
-Милиция… - Лешка с перепугу бросил трубку, - Господи, скорая же '03'!
Через сорок минут Олю увезли. До приезда врачей Ольга деловито проверила заранее приготовленную сумку и давала мужу последние наставления.
-Лешечка, не забудь все перемыть, квартиру каждый день проветривай, проверь холодильник, все доешь. Я ж тебя знаю, ты сразу на одни пельмени перейдешь, а в холодильнике кастрюля борща!
Лешка, которого в скорую не пустили, неизвестно зачем поехал в больницу на такси. Посидев минут тридцать в приемном покое, послонялся по темной ночной улице, вернулся снова в приемный покой. Договорившись с санитаркой о том, чтобы она в случае чего позвонила ему домой, неловко сунул ей в руку сложенную десятку (за беспокойство) и на ночном троллейбусе уехал домой.
Первым делом, проснувшись, Леша позвонил в роддом. Олю к телефону не позвали, но и в списках родивших ее не было.
-Наверно, рожает, - подумал Леша.
Леша угадал. Оля в это время находилась в родзале.
-Тужься, миленькая, тужься, - акушерка подбадриваюше погладила ее по плечу. Чем-то Оля ей приглянулась и она всю ночь не отходила от нее. Крупные капли пота выступили у Ольги на лбу. Кроме того, что в родзале было жарко, было еще и больно, было много физических усилий, чтобы вытолкнуть на свет новую жизнь. Она чувствовала, что эта жизнь застряла в ней, как футбольный мяч в кувшине.
-А-а-а-а!!! – закричала она утробным криком, ненавидя этот мяч, стараясь во чтобы то ни стало протолкнуть его в это горлышко, напрягая все мышцы живота и бедер и вдруг в этот крик, перешедший от страшного усилия в животный рык, вплелся тоненький звонкий плач.
Врач держал на руках маленькое красное тельце, беспорядочно шевелящее руками и ногами и плачущее, открыв широко и некрасиво, беззубый рот.
-Здорово, парень, - врач подержал младенца перед Ольгиными глазами, что бы она хорошо рассмотрела сына, и передал красный комочек медсестре.
У Ольги не было сил поднять руку, чтобы дотронуться до этого комочка, до этой новой жизни, которую она только что произвела на свет.
-Ну, Лешечка, родила я тебе сына! Уже родила… Все позади… Ой, как хорошо!
Она вспомнила, как вчера она мечтала, что бы она могла сказать, что родила вчера. Вот это время и пришло. И человек пришел! Сынок, сынчик, сына, сынище, сыночка…
В палате Оля попросила у соседки бумагу и карандаш и еще не совсем твердой, после пережитых волнений и усилий, рукой, приготовила Лепчику записку:
-Лешенька! Родила тебе сына. Вес 3350, рост 51. Все хорошо, но следующего будешь рожать сам!
Леша, прочитав записку, был на седьмом небе от счастья. Сам, так сам, главное сын родился! Он открыл морозильник, что бы достать очередной пакет пельменей (права была Оля, права, как сквозь воду глядела!), и увидел пакетик с боровичками, сиротливо прислонившийся к стенке.
-Ха, - сказал Леша сам себе, - боровички! Вот елы-палы! Забыли совсем про вас, родненькие вы мои!
На следующий день Оля распаковала сверток с Лешиной передачей. Еще теплые, в плотно закрытом, тщательно завернутом в несколько слоев газеты, судке, лежали обжаренные, перемешанные с золотистым поджаренным лучком и блестя от жира коричневыми шляпками, боровички. Она развернула записку.
'Сам так сам, только где же ты в июле боровички для меня искать будешь?'
Александр Эсаулов
|