Ошибка Гиппократа

Врачебные ошибки... У тех, кто связал свою жизнь с медициной, это словосочетание ничего, кроме раздражения, не вызывает. «Ну, сколько можно! — сетуют эскулапы. — Не надоело в очередной раз «дело врачей» раскручивать?» Надоело. Поэтому и захотелось расставить, наконец, все точки над 'i'.

За исходом этого поединка следили многие. Словесная дуэль врача Якова Бранда с президентом Лиги защитников пациентов Александром Саверским в телевизионном ток-шоу «К барьеру!» вызвала колоссальный зрительский интерес. На следующий день после скандального эфира в Лигу позвонило немало медиков. Они извинялись за некорректное поведение коллеги.

У самого Саверского агрессивное поведение оппонента удивления не вызвало: подобного стиля общения с пациентами придерживаются многие врачи. Ежедневно в Лигу защитников пациентов с жалобами на медиков обращаются пять-семь человек. Суть подавляющего числа обращений сводится, как правило, к одному и тому же: пострадавшие от некачественного лечения граждане просят помочь добиться справедливости — наказать нерадивых докторов. Положительный ответ получает далеко не каждый: взвешивая все «за» и «против», в лиге берутся лишь за те случаи, в которых, выражаясь юридическим языком, прослеживается чёткая причинно-следственная связь.

— Формулировки многих статей Уголовного кодекса, регулирующих взаимоотношения медиков и пациентов, сконструированы так, что доказать вину врача очень сложно, — поясняет Саверский. — За «врачебные» дела стражи закона берутся неохотно: для них это потенциальные «висяки». У нас есть дела, в возбуждении которых нам отказывали по четыре раза.

В Лиге защитников пациентов уже который год пытаются добиться возбуждения уголовного дела по факту смерти молодой женщины. Поступив в роддом с диагнозом внутриутробная смерть плода, несчастная целую неделю пролежала без необходимой экстренной операции и в итоге умерла от сепсиса.

В другом случае пациентка, слава богу, выжила, но осталась инвалидом. После операции на позвоночнике, выполненной с грубыми нарушениями, пожилая женщина пересела в инвалидное кресло. Её сын (кстати, сам врач) передал дело в гражданское судопроизводство: шансов, что его примут к рассмотрению, в этом случае гораздо больше. Ведь все судебные издержки в этом случае оплачивает сам истец (с надеждой когда-нибудь вернуть потраченные деньги за счёт ответчика).

Но и в гражданском судопроизводстве на доказательство вины врачей могут уйти годы. Причина — сложившаяся практика судебно-медицинской экспертизы. Схема рассмотрения уголовных и гражданских врачебных дел, как правило, одна и та же: приняв заявление от потерпевшего, прокуратура направляет жалобу в областное управление здравоохранения для проведения служебного расследования. Ни о какой независимой экспертизе в этом случае и речи быть не может. Чаще всего «врачебные» дела рассыпаются ещё на этапе первичной проверки. «Ухудшение состояния больного совпало по времени с проведением операции», — подобные заключения клинико-экспертных комиссий, в состав которых входят ведущие специалисты и главврачи местных больниц, уже стали классикой.

На памяти Александра Саверского и его коллег история Светланы К. Смерть её новорождённой дочери от черепно-мозговой травмы, полученной малышкой в ходе кесарева сечения и совершенно нехарактерной для таких операций, специалисты медицинского управления администрации президента (дело было в ЦКБ) списали на... внутриутробную асфиксию (удушье) плода.

На то, чтобы опротестовать отказ в возбуждении уголовного дела и довести его до суда, обычно уходит два-три года. За это время ответчик успевает сделать многое: например, переписать медицинскую карту — основной документ, фигурирующий в суде. Как правило, исправления, часто очень неумелые, видны невооружённым глазом. Копии нескольких таких карт, подделку которых зафиксировали эксперты, с перечёркнутыми строчками, следами переклеивания листов, приписками, сделанными разными чернилами, нам продемонстрировали в Лиге защитников пациентов.

Другое обстоятельство, сводящее на нет судебную перспективу «врачебных» дел, — корпоративная солидарность медиков. Тех, кто осмелился пойти против течения и встать на сторону истины, ждёт кара. Недавно в Лигу защитников пациентов обратился бывший патологоанатом одной из онкологических московских больниц: попытка привлечь внимание коллег к серьёзным просчётам в их работе кандидату медицинских наук, руководителю одного из лучших в Москве патологоанатомических отделений стоила потери любимого дела.

Поводом для недовольства больничной администрации послужило расхождение клинических диагнозов с теми, что были выявлены на патологоанатомическом вскрытии. По словам опального врача, в ряде случаев смерть пациентов наступала не от основного заболевания, как это пытались преподнести в больнице, а из-за неадекватной лучевой терапии, в результате которой у прооперированных и вполне жизнеспособных пациентов развивался лучевой пневмонит (радиационное повреждение лёгочных тканей), а блестящие результаты хирургического вмешательства сходили на нет.

Свои нелицеприятные выводы патологоанатом докладывал на клинико-анатомических конференциях, искренне надеясь своим объективным анализом помочь врачам избежать новых ошибок. Однако он просчитался: вместо серьёзного разговора в родной больнице ему устроили настоящую обструкцию. На опального патологоанатома посыпались докладные записки. Масла в огонь добавило и открытое выступление бунтаря против сотрудницы его лаборатории: из-за допущенных ею диагностических ляпов несколько больных оказались на грани жизни и смерти. Когда к докладным добавились ещё и штрафные санкции (принципиального врача на целый год лишили премии), и административная слежка (в больнице стали наблюдать, во сколько он приходит на работу), заведующий патологоанатомическим отделением написал заявление об уходе. «Работать в такой обстановке я больше не смог, — вздыхает он. — Для администрации и ряда не слишком добросовестных коллег я стал костью в горле. Мои заключения портили статистику...»

Именно по этой причине, считает врач, так сильно упал и процент вскрытий в российских больницах: в последнее время он составляет всего порядка 30%. Пользуясь законом о погребении, предусматривающим отказ от вскрытия по религиозным или иным мотивам, а также запрещающим производить эту процедуру без согласия родственников умершего, некоторые главврачи накладывают вето на анатомирование ушедших в мир иной пациентов, пытаясь скрыть врачебный брак, — закономерный результат финансовой и административной зависимости патологоанатомов от руководства больницы.

Цена человеческой жизни

Немало обидных слов в свой адрес приходится выслушивать от коллег и другому медику — Алексею Старченко. Анестезиолог, доктор медицинских наук, профессор, а ныне специалист по экспертизе качества медицинской помощи и защите прав застрахованных уже несколько лет выступает в судах на стороне пациентов. «Мне часто бросают упрёк, что я предал врачей», — говорит Алексей. Но на подобные выпады он не обращает внимания. Участие в судебных процессах для него вопрос принципиальный: отстаивая в суде права пациентов, ему приходится сталкиваться с вопиющей безграмотностью коллег.

Показательным в этом смысле эксперт считает случай с мальчиком из подмосковного Серпухова. На пятый день ОРЗ у ребёнка заболел живот. Заподозрив у него аппендицит, участковый педиатр посоветовала срочно вызывать «скорую». В больнице, куда привезли бедолагу, врачи долго раздумывать не стали — мальчика отправили на операцию.

Однако на следующий день ребёнку стало хуже. Сделав малышу рентген грудной клетки, эскулапы схватились за голову — у того оказалась сильнейшая правосторонняя пневмония. С таким диагнозом оперировать ребёнка было нельзя, да и сама операция, считает Старченко, в данном случае была совершенно необоснованна. Во всех учебниках по детской хирургии и педиатрии написано, что у детей до трёх лет боли в животе часто возникают на фоне пневмонии. Аппендицит у малышей — иммунный орган, естественным образом реагирующий на любое воспаление.

К счастью, ребёнка удалось спасти. Но нервов его маме этот инцидент вкупе с последующим разбирательством потрепал немало. Судебная процедура — испытание не из лёгких. Держа ответ, многие врачи ведут себя очень агрессивно. Особенно если ведёт процесс ангажированный судья, что, по словам Старченко, случается сплошь и рядом. По уже сложившейся практике «врачебные» дела у нас рассматривают по месту расположения проштрафившегося учреждения. В районе, где все друг друга знают, прокуроры и судьи портить отношения с врачами, как правило, не желают.

Неудивительно, что дела по искам к местным лечебным учреждениям тянутся годами, а процент выигранных процессов несоизмеримо меньше, чем, если бы дело рассматривалось в другом районе. При плохой защите выиграть такое дело в суде практически невозможно. Грамотных в медицинских вопросах адвокатов можно по пальцам пересчитать. Да и надежды на страховые компании, призванные защищать интересы застрахованных, увы, не оправдались. Представители страховых компаний часто даже в суд не являются.

Впрочем, и при лучшем раскладе рассчитывать на полное моральное и материальное удовлетворение пострадавшему не приходится. По закону врача нельзя лишить диплома: самое большее, чего удаётся добиться во «врачебных» делах, — отстранение провинившегося эскулапа от медицинской практики на два-три года. Невелики и суммы материальных компенсаций, особенно когда идёт речь о возмещении морального вреда. Причина — нищета российского здравоохранения и твёрдая уверенность государственных медучреждений в своём судебном иммунитете. Ну а в бюджетах российских страховых компаний статья расходов на возмещение морального и материального вреда вообще не предусмотрена.

Работа врача — хождение по лезвию бритвы

Но, даже если и врач, и пациент будут взаимно вежливы, совсем избежать врачебных ошибок (а по сути — несчастных случаев) не удастся — так считает доктор медицинских наук, профессор, начальник московского бюро судмедэкспертизы Владимир Жаров. Ведь кроме действительно вопиющих случаев есть и такие, когда ничего сделать было нельзя.

Одно из таких ЧП случилось во время банальной операции по удалению миндалин. Поначалу всё шло как обычно. До тех пор, пока хирург не взялся за удаление второй гланды. Из образовавшейся раны вдруг фонтаном ударила кровь. Попытки остановить кровотечение успехом не увенчались, 16-летнюю пациентку спасти не удалось. На вскрытии оказалось, что у несчастной была редчайшая аномалия — веточка сонной артерии у неё дугой входила в миндалину.

Нередко подобные ситуации возникают и в практике врачей-анестезиологов: на абсолютно грамотное введение препарата пациент вдруг реагирует сильной аллергической реакцией. Бывает и так: лечат человека от одной болезни, а он умирает совершенно от другой, о существовании которой ни врач, ни сам больной даже не догадывались. Тенденции развития отечественной медицины к оптимизму не располагают: с дальнейшей коммерциализацией медицинских услуг число запущенных больных будет только расти.

А вместе с ним и количество исков к эскулапам, которые далеко не всегда бывают обоснованными. Не секрет, что среди недовольных качеством лечения пациентов немало откровенных сутяжников, желающих во что бы то ни стало слупить с больницы кругленькую сумму. Недавно в Лигу защитников пациентов позвонил пожилой мужчина: узнав о том, что гражданские дела по компенсациям морального вреда исковой давности не имеют, он решил предъявить иск районной детской поликлинике, в которой 43 года назад сделали прививку от оспы его ребёнку, в результате чего мальчик стал инвалидом детства. Президенту Лиги оставалось лишь развести руками и вежливо объяснить, что такими делами здесь не занимаются.

Немало подобных обращений поступает и председателю общественной комиссии контроля и качества медицинской помощи при правлении Российской медицинской ассоциации доктору медицинских наук Гургену Пашиняну. Профессор убеждён: врач беззащитен у нас не меньше, чем пациент. И дело не только в том, что доктор всегда выступает в роли ответчика.

Оставляет желать лучшего, считает профессор, и квалификация многих отечественных медицинских экспертов. Скажем, в США, чтобы получить это звание, необходимо непрерывно работать и учиться в течение 15 лет. У нас столь сложной и ответственной работой занимаются все кому не лень. Особенно в гражданском судопроизводстве. В итоге от такой «экспертизы» страдают не только пациенты, но и врачи. На памяти эксперта немало случаев, когда из-за неадекватной экспертной оценки доктора становились жертвами судебной ошибки.

Хотя, конечно, бывает и обратное. Профессор не отрицает: непрофессионализм и халатность в медицинской практике, увы, не редкость. По статистике, наибольший процент исков приходится на стоматологов (30%), акушеров-гинекологов (14%), дерматокосметологов и пластических хирургов (9,3%), окулистов (8,5%), травматологов-ортопедов (4,6%), неврологов (3,7%). Разбираясь с подобными случаями, Гурген Амаякович старается быть беспристрастным: «Иногда коллеги на меня обижаются за честные диагнозы, но я не могу иначе. Хороший врач не должен бояться ошибок и должен иметь мужество их признавать. Ради того, чтобы не повторять их в будущем. Медицинский диплом ещё ничего не значит — свою квалификацию врачу нужно доказывать всю жизнь. В Америке в каждой больнице есть почтовый ящик, в который пациент может опустить жалобу на недобросовестного медика. Два раза в неделю его содержимое ложится на стол руководства больницы. Такие же ящики нужно сделать и у нас — пациент должен быть уверен в том, что получит от врача квалифицированную помощь».

Татьяна Гурьянова

Смешные истории из жизни и свежие анекдоты