15 июня отмечается День медицинского работника. Редакция журнала расскажет своим читателям о буднях наших врачей.
ТРАГЕДИЯ В ОСЕННЕМ ПАРКЕ.
Серое осеннее утро... Мы с товарищем не спеша бредем по аллее осеннего парка, шелестя опавшей листвой вековых деревьев. Приятно пройти после трудного дежурства по спокойному тихому парку, или, взяв по баночке пива, присесть на лавочку, неспешно потолковать о том, о сем... Только что закончилось дежурство, сдан ежедневный отчет. Домой спешить особой надобности нет, до вечера еще можно будет отоспаться - на дежурстве спать опять не пришлось...
Это дежурство в отделении детской реанимации протекало обычным порядком. Мой коллега, Борис Александрович, тот самый, с которым мы сейчас бредем по опавшей листве, только что вернулся в отделение из операционной, где давал наркоз по поводу флегмонозного аппендицита. Днем он отстоял на добром десятке 'мелких' наркозов по поводу урологических 'мелочей' типа фимоза, крипторхизма, и пахово-мошоночных грыж. В этот день он работал по анестезиологической службе, а я по реанимационной. После обеда, как чаще всего и бывало, потянулась вереница экстренных хирургических операций: аппендициты, и даже 'созрел' один перитонит. На этом наркозе работы было уже побольше, поэтому из операционной в отделение мой коллега вернулся уже под вечер, слегка одуревший от испарений анестезиологических препаратов (в педиатрической практике по-прежнему практикуется большое количество масочных наркозов, когда анестетик подается в дыхательную смесь пациента в виде газа или испаренного вещества).
Я встретил его обычной шуткой:
- Ну что? Как всегда, в клубах фторотана?
- Хорошо хоть Максим Максимович быстро все сделал! - это по поводу оперировавшего хирурга. - Если бы была *** (тут следовала фамилия, сказанная с нескрываемым раздражением), то до утра бы не управились!
- Ну и то ладно, хоть все закончилось!
- Ага! Если еще чего-нибудь не привезут! - взгляд на телефон в ординаторской.
Старый черный телефон на столе молчал...
- Пойдем, хоть чего-нибудь поедим. - Мы оба были голодны, как волки, так как с утра во рту не было ничего, кроме стакана чая, перехваченного в обед на бегу.
- Пойдем...
Солнце за окном ординаторской уже клонилось к закату... Борис Александрович поставил на тумбочку в углу ординаторской флакон с остатками фторотана, того самого вещества с приторно-сладковатым запахом, которое и используется для наркоза на небольших операциях у детей. Не спеша, отправились в буфет, расположенный в конце длинного коридора - 100 погонных метров, по пути заглядывая в палаты, проверить - все ли в порядке. В палатах все было в порядке: медсестры и медбратья крутились, выполняя врачебные назначения с ежесуточных листов. Атмосфера палат заполнялась ровным гулом моторов компрессоров и дыхательных аппаратов, дышащих за пациента, пиканьем на все голоса разнообразных кардиомониторов, свистяще-чавкающими звуками отсосов, шумом льющейся воды водоструйного отсоса, звяканьем шприцов и инструментов... Лечебный процесс шел своим чередом...
И тут спокойная вечерняя идиллия работающего отделения реанимации была разорвана телефонным звонком. Рефлекторно бросившись к телефонному аппарату, только и успел сказать доктору Борису:
- Ну, вот и покушали!
А в следующее мгновение уже в телефонную трубку:
- Алло! Реанимация!
- Срочно реанимационную бригаду в приемное отделение! - узнал голос Михалыча, ответственного дежурного хирурга, с которым мы сегодня дежурим.
Он как самый 'ответственный', то есть старший в сегодняшней бригаде хирургов, сидит 'на воротах', в приемном отделении. Весь поток поступающих хирургических больных - и тех, кого доставляет 'Скорая', и тех, кто приходит 'своим ходом' из дома - весь этот поток проходит через него. Он проводит первичную диагностику, принимает решения - кого можно отпустить домой, у кого следует исключить хирургическую патологию и переправить на лечение в другое отделение или стационар - по профилю патологии, а кому нельзя исключить хирургическое заболевание, и поэтому необходимо продолжить дифференциальную диагностику в условиях больницы. А кого-то нужно немедленно брать в операционную, чтобы не опоздать. А кого и...
- Что у вас? - это уже я. Стандартный вопрос, чтобы уже на бегу приготовиться к тому, для чего тебя вызвали, чтобы спрогнозировать дальнейшее развитие ситуации и свои возможные действия.
- Ребенка принесли! Без сердца!
- Немедленно его к нам!
Бросаю трубку на аппарат, и бегом устремляюсь к выходу из нашего отделения, в приемное. Кто его знает, как они меня поняли и не будет ли какой задержки по времени?! По пути кричу Борису Александровичу:
- Приготовьте все в реанимационном зале!
Бегу по длинному коридору. 200 погонных метров и 1 этаж разницы. Бегу по - серьезному, насколько можно быстро. Если Максим Максимович сказал 'Сердца нет', значит его действительно нет. В смысле - не самого сердца нет, а отсутствует сердцебиение!
Пробежав коридор нашего отделения и сбежав по лестнице вниз, на первый этаж, увидел в конце полуподвального коридора фигуру Максима Максимовича, бегущего навстречу - на руках у него тело ребенка, одетое в теплую одежду. Бежит тоже быстро! Значит, все-таки поняли меня правильно. Торможу и бегу в обратном направлении, распахивая двери перед следующим за мной хирургом с ребенком на руках. Сзади еще кто-то бежит, не рассмотрел - кажется мать ребенка и еще кто-то, должно быть персонал из приемного отделения.
Влетаем в отделение реанимации, срезу в реанимационный зал. Тело ребенка на реанимационный стол. Это - мальчик, лет около 4-5, точнее сразу сказать трудно. Он одет почти по-зимнему, на улице уже не по - осеннему прохладно. В несколько движений срываем одежду, чтобы получить доступ к телу, осмотреть. Все тело бело-синего цвета, почему-то огромный живот, зрачки - на весь глаз, расширенные до предела. Значит мозга уже нет, он погиб - это точно. К этому моменту Борис Александрович уже заинтубировал ребенка, то есть вставил дыхательную трубку в трахею, подсоединил дыхательный аппарат и начал искусственную вентиляцию легких. Я, убедившись, что сердце не работает, начинаю 'качать сердце', делать непрямой массаж сердца, то есть попросту замещаю насосную функцию сердца, раз оно стоит.
Одновременно спрашиваю Бориса (он же интубировал ребенка):
- Во рту чисто?!
- Абсолютно чисто!
Одной версией меньше! Первым делом, увидев огромный живот мальчика, я подумал, что у него какая-то патология в брюшной полости, возможно - онкология, и он попросту 'аспирнул', как говорят среди реаниматологов. Это означает, что во время рвоты, возникшей по какой бы то ни было причине, происходит аспирация (вдыхание) рвотных масс в дыхательные пути. Случай нередкий, причем как среди взрослых, так и среди детей. Поэтому то, что во рту ребенка не было никаких рвотных масс, исключало мое первоначальное предположение.
Следующий мой вопрос уже хирургам:
- Так что случилось-то?
Сам продолжаю 'качать сердце' и вижу, что живот у мальчика в такт моим 'сердечным сокращениям' продолжает увеличиваться. Еще не услышав ответ хирургов, начинаю понимать в чем дело:
- Мать мальчика говорит, что его замолотило в какой-то детский аттракцион! - голос старого хирурга Максима Максимовича дрогнул как будто...
- Делайте лапароцентез! Надо убедиться, что в животе кровь! - говорю, а сам думаю: 'А что же там еще может быть, если это маленькое тело затащило в стальные механизмы?!'
И следом еще вопрос, в пространство:
- Когда это произошло? Только точно?!
- В пределах получаса! - это уже второй хирург, он только что разговаривал с матерью ребенка, стоящей в холле перед отделением реанимации, выяснял необходимые данные. - Это произошло в центральном парке! Его сразу, как достали из-под этой карусели, и увидели, что он неживой, мать сразу схватила в охапку и бегом, сюда!
Тем временем я продолжаю 'качать сердце', а высвободившиеся руки - Борис Александрович - уже поставил 'с первого тыка' подключичный катетер потолще в правую подключичную вену - чтобы можно было вливать кровезамещающие растворы для компенсации кровопотери и вводить кардиостимулирующие и сосудистые препараты.
- Ставь слева! - да он и без меня знает, что одним венозным катетером тут не обойтись...
Умелые руки знают свое дело, и через каких-то полминуты или минуту второй катетер уже стоит в левой подключичной вене и через него струйно вливаются кровезамещающие растворы и жидкости, содержащие препараты, которые должны заставить сердце хорошо и мощно сокращаться, а сосуды - удерживать тонус. Должны...
Минута летит за минутой, а сердце не идет! Уже хирурги получили кровь из свободной брюшной полости, а это означает, что там, внутри - лопнувшие от удара и сдавления органы, разорвавшиеся селезенка, печень, а еще неизвестно, что в грудной клетке... Хотя дыхание от аппарата ИВЛ проводится хорошо... Может быть ребра и сердце с легкими не пострадали, только живот... А чего оно тогда остановилось? Ясно - чего! От молниеносной кровопотери! Вон, полный живот крови... А сердце все не запускается, все не заводится! Если бы оно пошло, можно было бы начать операцию, 'раскрыть' живот, пережать сосуды, а там - может быть...
Все понимают, что ничего уже не может быть, но все же продолжают бороться! Реанимация продолжается...
Сколько все же прошло времени? Этот центральный городской парк, в советские времена называвшийся 'ЦПКиО' - Центральный Парк Культуры и Отдыха, расположен от нашей больницы на расстоянии около 1,5 километров. Как уже выяснилось, мальчик попал не под карусель, а его затянуло в другой, неработающий аттракцион 'Ромашка'. Этот аттракцион представляет собой круглую, вращающуюся платформу, по краям которой закреплены вертикальные щиты. Любители развлечений и острых ощущений могут становиться к этим щитам по периметру круглой платформы, прижимаясь к ним спиной, и когда вращающаяся платформа набирает обороты, центробежная сила прижимает их к щитам, а платформа начинает подниматься, становясь почти вертикально. А потом платформа опускается, вращение замедляется и люди сходят на землю. Так вот, для посадки - высадки людей предусмотрена неподвижная платформа, почти вплотную примыкающая к вращающейся. 
В тот день этот аттракцион не работал, и мама с ребенком гуляя по парку, забрели к нему. Аттракцион был огорожен. Каким-то образом, мальчик играя, проник за ограду и лазил по конструкциям. Мать за ним не углядела... И когда кто-то включил моторы, вращающие платформу, мальчика затащило внутрь конструкции, между вращающейся и неподвижной частью. Кто виноват, а кто нет - разве теперь это важно...
На крик платформу тут же остановили. Когда бездыханное тело ребенка вытащили из конструкции, и стало ясно, что его тело буквально размолотило между движущимися частями механизма, мать схватила ребенка и побежала через парк, через жилмассив, напрямую к ближайшей больнице. До ближайшей больницы было 1,5 километра... Сколько времени нужно, чтобы пробежать такое расстояние с 15-20 килограммовым мертвым ребенком на руках, одетым в зимнюю теплую одежду? Кто его знает... Может 10 минут, а может и 20... Все эти минуты складываются... Человеческий мозг погибает через 3-5 минут после остановки сердца...
... Мы долго продолжали реанимационные мероприятия, несмотря на очевидную безуспешность этих попыток. Наконец остановились... В этот раз смерть оказалась сильнее нас...
Сидеть на лавочке в осеннем парке было зябко... Да и пиво в баночках было допито... Пора ехать домой. Завтра снова на дежурство (сотрудников в отделении не хватает, поэтому нередко приходится выходить на дежурство через сутки)...
Когда мы утром после сдачи дежурства вышли из больницы, то, не сговариваясь, отправились не на ближайшую остановку трамвая, которая была рядом с больницей, а на эту, которая расположена рядом с центральным городским парком. Может, просто захотелось пошелестеть листвой, опавшей с вековых деревьев, развеять усталость после дежурства. Не зря же говорят, что лес, природа забирают у человека накопившуюся отрицательную энергию. Может быть... А может быть захотелось посмотреть на ЭТОТ парк...
История центрального городского парка уходит в 19 век, и по возрасту он почти ровесник города. Только тогда здесь было расположено не место отдыха горожан, а городское кладбище, которое называлось Покровским, и кладбищенская церковь при нем. В Советское время, когда церкви стали не нужны, и по всей стране стали сметать храмы, эту церковь взорвали аккурат на праздник Пасхи, в 1935 году. В городских хрониках сохранились фотографии этого момента. А на самой территории Покровского кладбища все могилы снесли, сровняв по пути даже могилы красных революционеров, и сделали тот самый ЦПКиО - Центральный Парк Культуры и Отдыха. На костях предков построили танцплощадку, поставили увеселительные аттракционы. В перестроечные годы парк переименовали в Покровский, вернув ему историческое имя. А аттракционы так и остались стоять, постепенно ветшая и выходя из строя...
История помнит все... Может и Покровский парк помнит свое прошлое?...
А. Алексеев
|
|