Несколько лет назад умерла знаменитая поэтесса Белла Ахмадулина. Ее называли «женщиной, рожденной поэтом», женщиной вне времени и вне пространства, поэтессой со своим голосом и совершенно неподражаемой манерой чтения стихов. Сама же Белла Ахатовна никогда не называла себя «поэтессой», только «поэтом».
Итальянских кровей
Белла Ахатовна Ахмадулина родилась 10 апреля 1937 года в Москве. В числе предков с материнской стороны — итальянцы, осевшие в России, и среди них — революционер Стопани. О своем детстве вспоминала: «Первые мои годы я проживала в доме, где без конца арестовывали людей. А мне велели играть в песочек. Я не могла знать, не могла понимать, что происходит, но некий след во мне остался.
Потом была война… Меня очень поздно отправили в эвакуацию. Я заболела корью. Путь был непрост. Но, короче, сначала он касался Уфы, где какое-то время нам довелось пробыть, но деваться как-то было некуда, и надумали, что ведь вот Казань как-то неподалеку, а в Казани родился отец, и там жила его родная мать, то есть моя родная тоже бабушка, но только с другой стороны, и какие-то родственники.
Отец был на войне, и никакой издали помощи он оказывать никому не мог. И вот мы появились, совершенно чужие. Особенно меня напугала эта вторая бабушка. Она ходила в таком каком-то цветастом длинном наряде, голова замотана, страшно мрачная, хоть ей и объяснили, что это ее внучка, Ахата дочка, но это ей не понравилось. И, кроме того, мы были им просто страшно в тягость, потом люди даже удивлялись: “А что, в Казани такой голод был?”. Да, такой голод.
И помню только, как боялась за меня эта отцовская сестра Хаят, или Маруся, как она сказала, чтоб я ее называла. И я помню, как она тайком-тайком как-то ко мне подобралась и подсунула мне яйцо, и таким каким-то образом хотела заставить меня немножко поесть. Я вдруг стала слабеть, уже не могла ходить. Ну, каких-то врачей там не было, но кто-то понимал, сказал: «Да, плохо это, помрет ваша девчонка-то. Ну, это же у нее голодная дизентерия».
Кто-то сказал, я это слышала. Слышала и бабушка. Я чувствую какое-то почти улетание, так легко, так беззаботно, главное — ничего не нужно страшиться, ничего не хочется — ни есть, ни пить, ничего-ничего. Просто лежать, так лежать и как будто куда-то возвышаться.
Но все-таки бабушка нашла где-то мать, которая на какой-то службе была как переводчица. Она послала телеграмму: «Беллочка умирает»... Через какое-то время, вот уж не знаю, как далеко возлетели мои увядшие крыла, вдруг я увидела, что надо мной стоит какая-то рыдающая женщина в военной форме. Я даже не узнала, то есть это была мать, приехала... Но я ее не узнала. И дальше, собственно, опять начинается некоторый промежуток, потому что как-то немножко, наверное, меня откачали, и когда можно было уже передвигать меня, то на пароходе отправили, вот. А город — то ли это были Набережные Челны, ну, что-то в этом роде, близко там как-то. Там я стала приходить в себя.
Я рано начала писать, но с другим каким-то очарованием, не с тем, как многие, может быть, дети, другим у меня было увлечение, я читала Гоголя, а еще я читала Бичер Стоу. Вот эта Бичер Стоу очень на меня влияла, и в стихах у меня все время был несчастный какой-то мальчик, негр. И все время какие-то плантаторы, какие-то бедные, измученные, ни в чем не повинные негры. Поэтому я так могу радоваться за президента американского, к нему испытываю какую-то смехотворную нежность, он даже не знает, что в Москве некто все время писал про негров.
Мое имя Изабелла, почему? Моя мать в тридцатых годах была помешана на Испании. Она бабушку просила найти для новорожденной испанское имя. Но в Испании все-таки Изабель. Бабушка даже думала, что королеву называют Изабелла, а по-настоящему ж королеву Изабель называют. Но я рано спохватилась и сократила все это до Белла. Только Твардовский называл меня Изабелла Ахатовна. Я вот очень смущаюсь, когда меня называют Белла Ахматовна, это все время, и в больнице продолжалось. Я говорю: «Простите, я — Ахатовна, мой отец — Ахат»».
Стихи писала с самого детства, занималась в литобъединении при ЗИЛе у поэта Винокурова. «Прочла в газете, что в автобусном цехе человек пишет стихи, пребывая в какой-то сложной, но невысокой рабочей должности, пишет стихи и при этом занимается в литературном кружке завода Лихачева. И я очень восхитилась. Думаю: «Он пишет стихи? Я тоже чего-то пишу, а он рабочий, и он пишет…». И я поехала и так познакомилась с Винокуровым, который руководил этим кружком.
Евгений Михайлович Винокуров был тогда довольно молод, просто таким образом приходилось подрабатывать. И очень толково, очень остроумно, хоть в тягость, может, ему это было, но… Винокуров потом всегда и говорил, что я его ученица, в каком-то смысле это точно так и было, потому что я приходила, ездила в этот кружок.
Там были очень одаренные люди, и я их заметила. Меня там все хвалили за «Горе от ума», а я заметила очень одаренных людей — Наталью Астафьеву, замечательную такую. Рабочий автобусного цеха Колотиевский писал стихи. Из него я ничего не помню, только «На руках лежат веснушки, словно крошки табака»».
Еще учась в школе, подрабатывала внештатным корреспондентом газеты «Метростроевец». Затем поступила в Литературный институт имени Горького. Во время учебы в Литинституте Ахмадулина публиковала стихи в литературных журналах и в рукописном журнале «Синтаксис». Активно занималась журналистикой, писала очерки. В 1957 году Ахмадулина написала в «Комсомольской правде»: искусство «призвано не веселить людей, а приносить им страдания».
Поэт и прозаик Кирилл Ковальджи об Ахмадулиной-студентке вспоминал следующее: «Помню ее совсем девчонкой. Я старше, окончил Литинститут и уже работал в Кишиневе, когда она поступила на первый курс. В один из приездов в Москву я заглянул на Мещанскую к Жене Евтушенко, он сразу восторженно сообщил, что в институте сенсация — появилась гениальная поэтесса. Он решил немедленно познакомить меня с ней. Как-то не верилось, что она может написать что-нибудь дельное. Слово за слово, стали читать стихи. И тут Белла меня поразила трижды. Во-первых, стихами, удивительно свежими, новыми, легкокрылыми. Во-вторых, своим неповторимым голосом — как напряженная струна. В-третьих — спокойной самоуверенностью, с которой она держалась и выражала свое мнение. Словно эта девушка уже знала, кто она такая и какое место ей уготовано в русской поэзии».
Начало творческого пути Беллы Ахмадулиной пришлось на время, когда творили Борис Пастернак, Анна Ахматова и Владимир Набоков – корифеи русской литературы ХХ века, благодаря которым отечественная словесность не утеряла своей силы, даже под гнетом советского режима. Именно Ахмадулиной выпала нелегкая миссия продолжить «дело великих предшественников». За год до окончания института она была исключена за отказ участвовать в травле Бориса Пастернака и вполне бы могла сделать другую карьеру, но всё решилось само собой. Белла была восстановлена и окончила институт с отличной оценкой дипломной работы.
«Мне так хотелось быть… как все»
Первая книга Ахмадулиной «Струна» увидела свет уже через год после окончания института. Следующий сборник вышел в эмигрантском издательстве в ФРГ. Несмотря на это «крамольное» событие, книги Ахмадулиной, хотя и подвергались строгой цензуре, продолжали издаваться в СССР. В 1977 году Ахмадулина была избрана почетным членом Американской академии искусства и литературы. Ее называли «поэтом эстрады» точно так же, как и Андрея Вознесенского, Евгения Евтушенко, Роберта Рождественского. «Никогда не преувеличивала своих способностей. Всегда в них сомневалась. Всегда. Всегда. Всегда. У меня есть в другом стихотворении: «Мне так хотелось быть… как все». Совершенно похожей. Одинаковой с другими. Это абсолютнейшая правда, что я себя ниже других ценю», — признавалась Белла Ахатовна.
Самое удивительное в том, что стихи Ахмадулиной понимали все. Казалось бы, под нагромождением несогласованных согласований, многоэтажных конструкций и устаревших словесных форм нелегко увидеть смысл. Но ведь видели и понимали. И Белла ни на минуту не сомневалась, что поймут и поверят. Все услышавшие голос Беллы, вглядывались в ее тревожные глаза, а потом тянулись за ней до смысла и сути. За ней тянулись и становились лучше, умнее и чище.
Ахмадулина всегда понимала, что Россия – страна с внутренними грехами и изъянами, которые победить не просто, но возможно. И эту мысль она донесла до нас. И заставила принять прошлое и поверить в будущее, уйти от пережитых скверностей и прорваться в новую жизнь. А потом словно бы сама перестала верить в возможность иной жизни. И ее голос стал похож на стон. И этим стоном на своих последних выступлениях она читала «День Рафаэль»: «Неузнанным ушел День – Свет, День – Рафаэль. Но мертвый дуб расцвел средь ровныя долины. И благостный закат над нами розовел, и странники всю ночь крестились на руины». А потом Белла замолчала, перестала писать и читать. И это был ее последний, уже молчаливый протест против всего, до чего мы дожили.
Мне нравится быть просто женой художника
Ахмадулина была первой женой Евгения Евтушенко, позже — женой Юрия Нагибина. От сына балкарского классика Кайсына Кулиева — Эльдара Кулиева в 1973 году она родила дочку Елизавету. А в следующем году вышла замуж за театрального художника Бориса Мессерера. Старшая дочь Елизавета Кулиева, как и её мать, закончила Литературный институт, а младшая дочь, Анна, окончила Полиграфический институт, оформляет книги в качестве иллюстратора.
Свой брак с Борисом Белла называла счастливым браком. «К редким, весьма редким счастливым союзам мужчины и женщины относится вот что: когда подлинно умеют жалеть. Я не про себя сейчас говорю. Но так было бы правильно для союза мужчины и женщины. Которые всегда трудны. Сюда входит всё. И соперничество, и ревность, и капризы того или другого. Однако мужчина должен быть старше. Даже если он моложе. И жалеть женщину как будто она еще и дитя его. Вот Боря и возится со мной. И я говорю: "Счастливый брак". А что мне делать?»
В последние годы Белла Ахмадулина жила в Переделкино с мужем. Стала слепнуть и ее поклонники стали беспокойно спрашивать друг друга: «как Белла?» И слышали в ответ: она различает лишь свет из окна или огонь свечи, но при этом хранит гордую нежность голоса: «Я устала смотреть, а все любимое помню и так».
В конце октября 2010-го Ахмадулину положили в боткинскую больницу. Консервативное лечение не давало хороших результатов, поэтому медики решились на операцию. Сделали. Несколько дней в реанимации, затем несколько дней в терапии, пока состояние Беллы Ахатовны не нормализировалсь. Поэтессу выписали, но дома ее состояние снова ухудшилось и 29 ноября Белла Ахмадулина скончалась на 74-м году…
P.S. Однажды Белла пережила клиническую смерть и после этого жила каждый день, как последний: «Почти неделю врачи меня спасали, а когда я пришла в себя, то ничего не соображала, ничего не помнила, и видимо, сильно обидела врачей, потому что, когда я очнулась, еще в полубессознании моими первыми словами были: "Угодила-таки в подвалы НКВД". Потом я, конечно, очень извинялась. Но все-таки я думаю, нечто потустороннее от этого состояния сохранилось у меня. Сознание возвращается к своему бессознанию и думает, что мозг был вблизи последней черты и некую тайну постиг. Возможно, это было отчасти предуведомлением. Я люблю повторять, как жаль, что свой последний миг ни один певец воспеть не может».
|
|