По мёртвой дороге

Однажды осенью меня вызвали ко второму секретарю салехардского окружкома партии Того. Ненец по национальности, бывший лётчик-истребитель, он отвечал за работу с коренными народностями. Того был не один. Он выпивал с местным врачом дерматологом. Мой приход их нисколько не смутил. В те времена в Салихарде насчитывался едва ли десяток тысяч европейцев. Все друг друга знали и не единожды встречались за праздничными столами. От выпивки я отказался, сославшись на занятость. Того настаивать не стал и начал излагать свою просьбу-приказ.

Он поведал, что партия и правительство приняли решение о строительстве в наших краях нового города – Надыма. Строители должны были начать прибывать весной вместе со стройматериалами. Народ с Большой Земли, по его словам, непривычный, можно сказать, хлипкий. Возможны вспышки различных заболеваний, в том числе и стригущего лишая.

По словам доктора, где-то за Юрудеем, в лесотундре, живёт семья ханта Тобося. Семью следовало обследовать на предмет заболевания лишаём, но сколько медики не летали на вертолёте обнаружить его стойбище не удалось. Теперь же мне предлагалось помочь медикам и разыскать эту семью.

Я ответил:

- Помочь бы рад, но как туда добраться? Если по реке Полуй, то это не менее пятисот километров в один конец по необитаемой реке. Если по Обской губе и того больше. Одного бензина нужно брать три центнера. Для «казанки» это запредельный груз. Я, допустим, выдержу, а вот мотор вряд ли! Да и небезопасно в такой путь отправляться одному.

- А ты на «мотовозе» по «Мёртвой дороге». Ключи то от гаража не потерял? – с нескрываемой усмешкой предложил хитрый ненец. – А в попутчики себе возьми председателя охотничьего общества Борисенко.

Только сейчас я понял, в какую историю попал. Ещё во время войны правительству потребовалось соединить железнодорожным сообщением центр страны с Воркутинскими разработками каменного угля и с Норильскими шахтами по добыче редкоземельных металлов. Так появилась ветка Котлас – Воркута и далее. Железнодорожное полотно от Салехарда до Игарки начали укладывать в военные годы. Для работы были привлечены заключённые Гулага. Проектировали дорогу наспех, средства по военному времени были ограниченны и поэтому железку пустили по правому каменистому берегу реки Полуй. Дорога на этом отрезке была закончена к 1953 году, но в эксплуатацию так и не вступила. По ней прошёл единственный маневровый паровоз с приёмной комиссией. После смерти Сталина дорогу законсервировали до лучших времён.

В своё время Борисенко поступил на стройку вольнонаёмным, но хитрый хохол очень скоро понял, что лучше охранять других, чем работать самому. Да, и вообще тогда большая часть взрослого населения Салехарда обслуживала строительство.

Так и не начавшая функционировать дорога, после 1953 года превратилась в пристанище для многочисленных стай глухарей, которые слетались со всей округи для сбора мелких камешков из насыпи. Глухари заглатывают эти камни и в зимнее время, находясь в их желудках, они перетирают грубую пищу. Это обстоятельство сплотило всю краевую элиту в полукриминальное братство.

Возглавил охотничью компанию всё тот же Борисенко. Приватизировал он целую железную дорогу примитивно просто: начало пути загородил сараем, а в нём установил на самодельном поворотном круге тележку, на которой строители развозили шпалы и рельсы, которую он снабдил мотором. Ключ от сарая, который стал поистине ключом от «Мёртвой дороги», хранился у Борисенко.

Глухарь не боится движущихся сооружений, поэтому охота стала необычайно простой и добычливой. Сотни битой птицы помещались на платформе и все участники побоища были довольны. Этой вакханалии положил конец фельетон в газете «Тюменская правда», в котором Борисенко фигурировал как главный герой. Власти решили принять меры и состоялся суд. Все фигуранты отделались лёгким испугом, но дрезину по суду определили в только что созданную охотоинспекцию. Так ключ от «Мёртвой дороги» неожиданно оказался у меня.

Дрезина оказалась в полном порядке. Видимо, Борисенко, тайком, подобрав ключи, иногда пользовался ею. Загрузив на неё лодку «казанку» с мотором, несколько канистр с бензином и запас провизии мы уже собирались тронуться в путь, как к сараю подошли на оленях ненцы. На нартах у них были мешки с мукой и сахаром. Они попросили подбросить до Юрудея, где стоит их лодка. У нас на платформе места было предостаточно и мы решили их взять.

Ненцы знали Ханта Тобося и сообщили, что его стойбище расположено в шести километрах от Полуя на правом берегу в сорока «песках» от устья Юрудея. На мой вопрос: А сколько это – сорок «песков»? Ненцы недоумённо переглянулись, но пояснили, что у начала тропы к чуму Тобося затоплен плашкоут, на котором несколькими годами раньше завозили продукты и товары на факторию в верховья Полуя, но нарвавшись на мель, бросили судёнышко.

Мотовоз бежал легко и быстро, хотя строители не утруждали себя особо выравниванием полотна, да и время не пощадило дорогу. Уже через час мы были в сорока километрах от города. Вот и первая станция. Кругом мерзость запустения: каменный вокзальчик, недалеко барак, где обитали заключённые, кирпичная водонапорная башня. Мы остановились, чтобы набрать из неё воды. Странное дело: двадцать лет прошло, а насос выдал нам несколько вёдер артезианской воды после нескольких качков.

По словам Борисенко, в станционном здании жила охрана и чиновники, а в бараках заключённые по 300 человек в каждом. Бараки стояли в двух километрах друг от друга на протяжении всех 600 километров стройки. Через каждые 500 метров вышки с пулемётами. Но охрана, по словам Борисенко, не очень зверствовала. Вероятно потому, что бежать от сюда было не куда. Кругом безлюдная тундра.

Гибли же люди больше от непосильного труда, холода, плохого питания и беспредела старост-уголовников.

- А где же хоронили, кладбища не вижу? - поинтересовался я.

- Какое кладбище!? Попробуй вырыть яму в вечной мерзлоте! А умирали десятками и сотнями. Трупы клали на площадку, где пройдут рельсы, засыпали щебнем и всё. Первые годы песцы то и дело разгребали грунт. Едешь, а из насыпи торчит то рука, то мосол. – ответствовал мой спутник.

Так мы едем по кладбищу! Это так поразило меня, что я долго не мог прийти в себя. С этих минут чувство тревоги меня не покидало всю поездку, и это чувство меня не обмануло...

Мой напарник вёл дрезину уверенно и даже лихо. Было видно, что знал он эти рельсы, как свои пять пальцев. Выскочив на очередной бугорок, мы стремительно понеслись под горку. Вдруг из-за поворота навстречу с такой же скоростью вынырнула машина, точно такая же как наша. Столкновения было не избежать!

Когда до удара оставался десяток метров, я сиганул не раздумывая с платформы под откос. За мной посыпались наши пассажиры-ненцы. Мотовозы от удара сначала вздыбились, а затем разлетелись в разные стороны. Наша «казанка» залетела на платформу гостей, расшвыряв седоков по разным сторонам пути.

Оказалось, что это были связисты с метеостанции, находящейся на полпути от города, которые проверяли телефонную линию. Удивительно: на дороге всего два самодвижущихся средства, которые выезжают один раз в год и они умудрились столкнуться. Случайно ли это? Или это злая шутка «Мёртвой дороги»?

Переставив со связистами свои мотовозы местами, наша экспедиция уже без происшествий добралась до моста через реку Юрудей. Мост был разрушен, стальные рельсы висели над пустотой, причём, один рельс был на полтора метра ниже другого. Ненцы помогли нам спустить лодку, сами же, погрузив в свой челнок муку и сахар, отправились к своему стойбищу. А нам предстояло уже на моторке одолеть те самые 40 «песков».

Полуй теснился довольно крутыми берегами. Чем дальше к юго-востоку, тем растительность становилась разнообразнее. Появились кедровники. Ветви низкорослых деревьев, увешанные спелыми шишками, свисали к самой воде, дразня нас стойким запахом сосны. Корму затонувшего плашкоута мы заметили ближе к вечеру. Рядом стояла «казанка» с мотором. Выходит, мы не одни здесь. Только причалили, как услышали голоса, приближающихся людей. На берег выбежали несколько человек: седоволосый Хант, молодая полная ненка и пьяная старуха. Старуха сразу кинулась обнимать моего напарника, что-то лопоча по хантейски, а молодуха взволнованно спросила у меня, нет ли среди нас врача. Её муж умирает на стойбище! Уже третий день у него приступы – сильные боли в животе.

Из всех присутствующих, похоже, я один что-то понимал в медицине, поскольку, когда-то изучал болезни пушных и копытных животных. На безрыбицу, как говорят, и рак рыба. Надо брать роль врача на себя, выхода у этой женщины в тайге нет. Я самоуверенно пообещал осмотреть её мужа, и она несколько успокоилась. Но для этого нужно было ещё шесть километров пройти в глубь тайги.

Во время пути новая знакомая поведала мне свою историю. Они с мужем работники Приуральского райисполкома. Она ведает культурой, он – заведующий орготделом. Она бурятка, попала на эту работу по распределению, он ненец. Тобось его далёкая родня и они приехали сюда на лодке в отпуск. Но муж заболел, и теперь они не знают как быть. Наш мотор они услыхали давно и бросились к реке за помощью.

Больной тихо стонал, лёжа на шкурах в чуме. Рядом сидела совсем юная девушка с приятным лицом. Голова её была покрыта платком и капюшоном малицы. Мне показалось это странным – в жилище было хорошо натоплено.

Тощий живот пациента был мягким, вряд ли это был аппендицит. Но что тогда!? Я был в растерянности, но несомненно его нужно госпитализировать, о чём я сказал его жене. Она стала умолять меня о помощи. Выяснилось, что она не умеет управлять лодочным мотором. Однако была уже ночь. По реке ехать без света - верная гибель. Так или иначе, нужно было ждать утра.

Борисенко шепнул мне, что молодая девушка – это вторая жена Тобося, а старуха – первая. Меня это несколько удивило, и когда все стали готовиться ко сну, я искоса стал наблюдать за семейством. В дальнем углу молодуха сняла малицу, а вместо неё надела халатик из белого пыжика. Но когда она сняла платок, я обомлел: на голове не было ни волосинки. Голый череп был покрыт страшными язвами. Стригущий лишай не только уничтожил красу бедной девушки, но и изуродовал всю кожу на голове!

Мне не раз приходилось ночевать в жилищах аборигенов, но я никогда не мог спокойно заснуть. И на этот раз я сразу почувствовал, как по мне пробирается это ужасное насекомое – платяная вошь. Поймав её и с отвращением отбросив, я бежал из чума и остаток ночи провёл на свежем воздухе, любуясь звёздами и думая о прожитом дне.

Утром, наскоро поев, все отправились в путь. Борисенко, отведя меня в сторону, зашептал:

- Я понимаю их язык, так знаешь что они говорят: дед добыл медведя, они сделали из его желчи лекарство, понапивались с водкой, а камни у ненца и пошли. Вот и заклинило его. Брось его, не довезём, всё едино подохнет, ещё отвечать придётся.

Что я мог ответить ему? Хотел было возмутиться, но передумал. Жена больного следила за нашими переговорами с тревожным огоньком в глазах. Больной застонал громче и требовательней.

До лодок мы добрались благополучно. Я сел за руль лодки больного ненца, а его жена поехала с моим напарником. Через несколько часов мы были уже у нашей дрезины. Одну лодку погрузили на платформу, туда же села и бурятка. Её муж уже не мог вставать, иногда теряя сознание, поэтому решили доставить его на лодке до метеостанции, а там по телефону вызвать санитарный самолёт.

На удивление всё вышло так, как мы спланировали. К вечеру бурятка со своим мужем улетели на санитарном Ан-2 в Салехард. Борисенко уехал на мотовозе, а я остался в лодке один на один с незнакомой рекой. До дома мне оставалось более трёх сотен вёрст.

Облегчённая лодка стремительно неслась по водной глади, но через час-другой я вдруг услышал посторонние звуки в двигателе. С каждой минутой они нарастали и вдруг мотор резко заглох. Я попробовал запустить его, но маховик не проворачивался. Холодный пот прошиб меня: оборвало юбку поршня! Что же я буду делать вдали от жилья на пустынной реке!

И тут я сломался, стало всё безразлично: дальнейшая судьба, сломанный двигатель, все эти больные ненцы, «Мёртвая дорога» - всё ушло из моего сознания. Хотелось одного – спать, спать и только спать! Я приткнул лодку к берегу, как был в одежде и обуви, забрался в спальный мешок и мгновенно забылся в тяжёлом, полуобморочном сне.

Проснулся утром от холода. Кругом бело от инея, река звенит молодым ледком. По песку расхаживают с десяток глухарей. На меня и лодку они не обращают никакого внимания. Только когда я поднялся, птицы, не торопясь, гуськом, словно домашние гуси, побрели к кустам. В голове было свежо и спокойно. Разборка двигателя показала, что поломка не была такой уж страшной и после ремонта «Вихрь» заработал, как новый.

Восьмичасовая непрерывная гонка измотала меня основательно, но отдохнуть в этот день мне было не суждено. На берегу меня ждала счастливая женщина бурятка, которая радостно сообщила, что мужу её сделали операцию, и она умоляет меня перегнать её лодку к дому в Аксарку.

- Так это ещё 90 километров, к тому же по Большой Оби! – пытался возразить я. – Я не выдержу, ночь через час, да и как вернусь обратно?

Она отвечает, что утром в Аксарку приходит теплоход «Алябьев», с билетами проблем не будет. Что мне оставалось? Решил делать добро – делай до конца!

Могучая река встретила нас метровым валом. Брызги от набегающего потока забивали глаза, холодная влага проникала в рот. Отплёвываться было бесполезно и вскоре я вдоволь напился речной водицы. Трёхчасовая тряска окончательно измотала меня. Видя моё состояние заботливая женщина приготовила ванну, я помылся и вновь отключил своё измученное сознание.

Утром, сходя с теплохода на пристань в Салехарде, увидел врача дерматолога . Он радостно встречал меня и жаждал отчёта о стригущем лишае в семье Тобося. Это было уже слишком!

- Оставьте меня в покое! – сорвался я на крик. – Дайте, хотя бы привести себя в порядок!

- Бывает, бывает, - засуетился эскулап. – Идём в машину, дёрни мензурочку, проверено, всё пройдёт, средство верное.

Выпитый спирт калёным железом обжёг внутренности. Через час мы летели над тайгой. Пилоты по моей подсказке точно вывели вертолёт к затонувшей барже. Опустились к самому стойбищу, и я сообщил изумлённому Тобосю с какой целью прилетел врач. Больная девочка-жена ушла по ягоды и нам пришлось ждать. Лечение заняло минуты. Врач обильно смазал голову несчастной девушки, какой-то жёлтой гадостью, оставил ей склянку с лекарством, обрызгал чем-то всё пространство чума и мы улетели. В кабине вертолёта я неожиданно потерял сознание. Прямо с аэродрома меня увезли в больницу и я сорок дней находился между жизнью и смертью. Врачи признали у меня брюшной тиф.

Так закончилась эта история.

Я человек далёкий от религии, хотя читатели возможно сочтут меня мистиком, ибо я твёрдо заявляю, что ни при каких обстоятельствах, моя нога никогда не ступит на «Мертвую дорогу». А ключ от неё я утопил в водах Полуя и не завидую я тому, кто найдёт его.

Геннадий Левченко

Смешные истории из жизни и свежие анекдоты