Каждое утро я просыпаюсь от того, что дворник метёт дорожку перед нашим подъездом. Шесть утра - а его метла уже поёт свою скрипучую песню. Шкряб, шкряб, шкряб... Я открываю глаза и привычно ищу рукой сотовый телефон, который вроде должен лежать на тумбочке с вечера и сейчас мерзко запищит, но он, конечно же, уже спрятался под какой-нибудь из подушек и подаёт сигнал на побудку оттуда. Я просто вижу мысленным взором, как ехидно он при этом ухмыляется.
Сегодня суббота, и мне не нужно торопиться в тренажёрный зал. Туда я хожу по понедельникам, средам и пятницам. По вторникам, четвергам и субботам я бегаю, бегаю недавно, но мне нравится. По воскресеньям я сплю. Сплю долго, часов до одиннадцати, а потом варю всамделишный кофе и спускаюсь в магазинчик, занимающий первый этаж нашего дома, за свежайшей сдобой. Это тоже стало традицией - есть на завтрак по воскресеньям потрясающую яичницу с колбасой (или колбасу с яичницей?), приготовленную Ефимом, и пить кофе с разными плюшками. Всегда хотела побывать в гостях у Карлсона.
А пока - глоток воды, чтобы запить витаминку, player в карман шортов, на коротенькую маечку одеваю толстовку, на голову - модную среди тинэйджеров бейсболку с изогнутым козырьком, чтобы отрастающие волосы не лезли в глаза, завязываю шнурки удобных кроссовок, на которые ушло чуть не ползарплаты, плоскую бутылочку с водой сую в специальную петлю на поясе, и я готова.
На набережной не я одна такая умная. Ну, собачникам сам Бог велел вставать спозаранку, а вот бегунов пока ещё немного. Да и, кстати говоря, большинство моих знакомых бегает по вечерам. А мне легче погонять себя с утра, а вечером отдыхать.
Типа этого я заметила, ещё когда неслась в сторону моря. Не каждое утро на парапете сидит отличный костюм с начищенными туфлями и меланхолично смолит одну сигаретку за другой. Заинтригованная, я притормозила неподалёку и принялась качать ноги, закладывая их на парапет.
Тип полюбопытствовал и повернул-таки в мою сторону ясно личико. Мда... Теоретически питая неизъяснимую слабость к блондинам, похожим на Бреда Питта, практически я чаще всего теряла голову от таких вот яркоглазых брюнетов. Наверное, потому, что Бред Питт один, далеко и временно недоступен, а подобных брюнетов мать-природа подкидывала мне на каждом шагу.
Я выяснила, что у него хорошая стрижка, карие глаза и тщательно выбритый подбородок. После этого я ему пленительно улыбнулась и помчалась дальше, размышляя по дороге вот о чём. Как ни крути, я живу в небольшом городе, где все друг дружку так или иначе знают. Откуда тут берутся новые симпатичные мужики подходящего возраста? Размножаются почкованием или их клонируют?
Бегу обратно. Он всё ещё сидит и всё ещё курит. И так эээ... аппетитно! Полпачки, наверное, уже выкурил, подлец. Всякий раз, когда я вижу вот таких, курящих с удовольствием, небрежно, со вкусом, мне хочется наброситься и высосать весь дым до последнего колечка. Забавная, должно быть, была бы ситуация!
Он отвернулся от моря и смотрит на меня. Я приближаюсь. Когда я пробегаю мимо, он вдруг вполголоса говорит:
- Скорпион, удачно пережила авиакатастрофу, свободное время проводит в Интернете.
Изумлённая, я так резко торможу, что кажется, будто слышу, как скрипят кроссовки. Что, мне редкостно повезло, и я встретила экстрасенса? Он продолжает, словно не замечая хмурой гримасы на моём лице.
- В семье четыре ребёнка, она, конечно, старшая, один раз была блондинкой, ещё один - рыжей, любит готовить. Не вегетарианка.
Я зачарованно смотрю ему в рот как кролик на удава и подхожу всё ближе.
- Любимый купальник - цвет голубой металлик, терпеть не может компьютерные игры, с удовольствием ест мясо и копчёную рыбу. Музыкальные пристрастия практически ничем не ограничены, но часто балуется саундтреками. Детей нет, в комсомол не вступала. Любит дорогой чай, не брезгует хорошим кофе, обязательно с молоком. Из вин предпочитает красные, из красных - грузинские.
И тут меня как током ударило. Я смотрю на него и не верю. Этого не может быть. Я не верю.
- Она любит яблочный сок, особенно после...
Вот этого я точно никому не говорила, кроме одного человека. Даже Ефим не знает. В экстрасенсов и прочие паранормальные явления я не верю, значит, это должен быть он.
Я приближаюсь вплотную к нему и провожу рукой по его щеке. Он закрывает глаза и глубоко, с облегчением вздыхает, словно ждал этого жеста всю жизнь. Он обнимает меня, очень бережно обнимает, так, как обнял бы гордую птицу, и мы долго стоим рядом, не разжимая рук. От него пахнет какой-то тонкой, прохладной туалетной водой и немножко табаком. Мне всё ещё не очень верится, что он здесь, рядом, и я боюсь сказать что-нибудь не то, чтобы не разрушить хрупкую стену, возникшую между нами и остальным миром.
- Когда ты прилетел?
- Ночью. Забросил вещи в гостиницу и поехал на набережную в надежде, что ты не проспишь и будешь сегодня бегать. А, ну ещё побрился.
Я улыбаюсь. Мне так светло и хорошо, что хочется обнять весь мир. Он берёт мою руку и проводит губами по ладони и запястью. Меня пронизывает дрожь, и он чувствует это.
- Знаешь, я чуть не напился со страху. В последний момент одумался. Хорош бы я был! Ты бы так и убежала, да?
Я качаю головой. Я не смогла бы убежать от него. Я мечтала об этой встрече с самого начала, как бы я смогла убежать?
Он легонько целует меня в шею. Внутри вспыхивает огонёк, который грозит превратиться в нечто гораздо более грозное, если я не оторвусь от него сейчас же.
- Я, наверно, солёная от пота, - шепчу я, пытаясь отодвинуться, впрочем, без особой пользы.
- Мне пора. Мне нужно завтрак успеть приготовить, - неловко бормочу я.
Он с неохотой выпускает меня из своих объятий. Глаза его смотрят прямо и требовательно.
- Когда?
Я знаю, что не должна этого говорить, что я поступаю мерзко, во мне всё восстаёт против того, что я скажу сейчас, я задыхаюсь, я смотрю в его глаза, я сглатываю комок в горле, мне кажется, что те, кого я люблю, презрительно кривят губы и не разговаривают со мной, но я отвечаю ему:
- Сегодня, - и повторяю много-много раз, словно пытаюсь убедить себя. - Сегодня. Сегодня. Сегодня...
Скрывшись за поворотом, я останавливаюсь и сгибаюсь пополам, пытаясь отдышаться, жадно пью воду, мечтаю о сигаретах. С самого начала в этом утре было что-то такое, непонятное, тревожащее. И с чего оно показалось мне грустным и нежным?
Дома, приняв душ и приготовив завтрак, я бужу своего засоню и отправляю его на работу. Закрываю за ним дверь и падаю на кровать. Прижимаю к себе подушку, ещё хранящую форму его тела, и начинаю тихонько выть. Выть от злости и отчаяния. Постепенно вой переходит в плач, отчаянный, безнадёжный плач. Так я и засыпаю, орошая слезами подушку своей любимой синицы, которую я предаю ради далёкого залётного журавля...
Резкая трель злокозненного телефона вырывает меня из объятий Морфея. Подношу руку к глазам - на часах почти два. Ничего себе, проспала пять часов!
- Слушаю!
Из трубки доносится лёгкий смешок.
- Где мы встречаемся и во сколько?
- В семь, там же, на набережной. Ты не против?
- Я буду ждать тебя, - говорит он и вешает трубку.
В полчетвёртого придёт мой реальный любимый. Я жарю для него куриные котлеты, тушу цветную капусту, завариваю персиковый чай и мрачно думаю о моём виртуальном любимом. Любимом? Вряд ли можно так сказать. Но как тогда назвать то рвущее душу чувство, которое я испытываю во время наших разговоров? Страсть? Нежность? Влечение? Сплошные вопросительные знаки.
Мы встретились в нашем иркутском чате. Я - иркутянка, он - чёрт знает из какой дали. Всё началось с шутки, с любопытства, с пробы сил. Когда я поняла, что если не вижу его в чате, то настроение у меня портится на весь день, было уже поздно. Обмен фотографиями, электронные письма. Виртуальный секс. И откровенные разговоры - про всё-всё. А мне так нужно было тогда с кем-то говорить!
Кретинская история. Обычно встречи собеседников по чату кончаются исключительными разочарованиями, а к нему меня потянуло, как только увидела. Кошмар. Я чувствую себя так, словно Родину продала.
Ефим допивает свою пол-литровую кружку сладкого чаю и чмокает меня в макушку.
- А что не ешь ничего?
Я отодвигаю тарелку.
- Напробовалась, пока готовила. Попозже поем.
Он берёт книжку и укладывается на кровати. Я так и сижу за обеденным столом, раздумывая. Ещё не поздно отказаться, позвонить и сказать, что я передумала, что я не ждала его, что не хочу его видеть. Но всё это будет ложью, и он это поймёт. Он всегда ловил меня, если случалось покривить душой. А я? Я не буду жалеть всю оставшуюся жизнь?
Я встаю и начинаю собираться. Ефим с интересом следит за моими приготовлениями, потом спрашивает:
- Ты куда?
Я не нахожу ничего лучше, как сказать половину правды.
- Прогуляюсь по набережной.
- В вечернем платье?
- Там жарко, и я шаль возьму.
- С тобой пойти, что ли?
Я замираю с кисточкой от туши для ресниц в руке.
- Ты же не любишь! Пешком, да ещё по набережной. Я и предлагать не стала, хотела кого-нибудь из девчонок сманить.
Он по обыкновению корчит уморительную гримасу и кивает.
- Лучше посплю.
Я перевожу дух.
Окончив туалет, застываю перед зеркалом.
- Как я выгляжу?
Ефим бросает взгляд поверх книжки.
- Нормально.
Правильно, что ещё он может сказать? Он всегда говорит - нормально.
- Если задержусь, позвоню, ага?
Сажусь на переднее сиденье в маршрутке. Ехать максимум семь минут.
Он стоит спиной ко мне, руки в карманах брюк, смотрит на другой берег. Я кладу руки ему на плечи и осторожно дую на шею. Он берёт меня за руку, и мы просто идём рядом вдоль парапета.
- Ты такая красивая сейчас, - читаю я в его взгляде.
- Для тебя, - видит он в моём.
Мы почти не говорим. Нам столько нужно сказать друг другу, но ничего не хочется говорить, хочется просто идти, купаясь в тёплых лучах его глаз.
Темнеет. Загораются фонари.
- А не перекусить ли нам? - предлагает он. Я согласно киваю и веду его в один небольшой, очень элегантный ресторан. Я была там с Викой и ни разу с Ефимом. Поэтому даже если ему взбредёт в голову поужинать прямо сейчас вне дома, он не должен оказаться именно тут.
Я пью слишком много вина. Он что-то замечает и спрашивает:
- Тебе не по себе?
Я опускаю глаза. Что мне ответить? Я счастлива оттого, что сижу рядом с ним, мне горько оттого, что приходится лгать другому. Он нежно гладит мои пальцы, и во мне что-то успокаивается.
- Поехали к тебе? - хрипло говорю я. Свечи на столе отбрасывают причудливые тени на его лицо. Я не могу и не хочу сопротивляться его зову.
- Где можно сейчас купить свечи? - вдруг спрашивает он.
- Зачем? - не понимаю я.
- Увидел, что ты смотришь на эти свечи, и вспомнил, что ты любишь, когда они горят повсюду. А в гостинице их точно нет. Знаешь какой-нибудь магазинчик?
Поёт неизменный Элтон Джон.
Танцуя, я расставляю свечи и смотрю на него. У него такое выражение лица, словно я Золушка и вот-вот исчезну. А я не Золушка. И не исчезну.
Я ощущаю себя прекрасным цветком с гибким стеблем и плавными движениями, когда вот так плыву на высоких каблуках, покачивая бёдрами, изгибаясь в талии. Я даже чувствую свежий цветочный запах, исходящий от меня. Мои руки - как тонкие листья тюльпана, ими я зову тебя к себе...
Он поднимается с кровати и идёт ко мне. Мы тихонько танцуем, прижавшись друг к другу, вдыхая запах друг друга. Мои руки скользят по его шее, гладят плечи, пиджак летит на кресло, я обхватываю его и прижимаюсь головой к груди. Я слышу, как часто и сильно бьётся его сердце. Он целует меня, сначала медленно, неторопливо, нежно, потом жадно и крепко, почти делая мне больно. Он расстёгивает замочек-молнию на моей спине, и платье тяжёлыми сверкающими складками падает вниз. Я неподвижно стою в кольце гладкой синей ткани, потом осторожно переступаю и отхожу назад, чтобы он увидел меня всю. Посмотри, эти кружева ничего не скрывают!
Это всё ещё танец, танец двух голодных тел, танец двух голодных взглядов, танец двух изголодавшихся душ.
Сбрасываю туфли и сразу становлюсь такой маленькой рядом с ним. Пальцы путаются в пуговицах его рубашки, но я справлюсь! Руки гладят его тело, кожа у него горячая и гладкая, и я дрожу от возбуждения. Я провожу языком по его животу, груди, горлу, добираюсь до губ, но он отстраняет меня и начинает ласкать меня сам. Я вижу, ему хочется, чтобы я захотела его каждой клеточкой своего тела. Каждый его поцелуй зажигает новую искорку на моей коже. Я чувствую, что горю и переливаюсь в полумраке этой комнаты, я превращаюсь в живое пламя и теряю разум, я лечу...
Когда всё заканчивается, мы лежим рядом, сплетя пальцы рук, моя голова на его плече, и молчим. Наконец он говорит:
- У нас ещё четыре дня.
Я долго смотрю ему в глаза. Четыре дня немыслимого счастья, четыре дня горькой лжи. Он будет знать только о моём счастье, он заслуживает этого и ничего другого.
Добраться до телефона, весёлым голосом сказать: 'Лапка, тут пошла такая пьянка, мы с девчонками хотим потанцевать, жди меня утром'. Сонный голос отвечает: 'Ага... Не буянь там...'
Утром несколько минут стою перед своей дверью, не решаясь открыть замок. Вхожу. Дома пусто. Странно, воскресенье же сегодня. К монитору приклеена записка: 'Я поехал к своим, вернусь часам к девяти, может, раньше.'
Долго стою, прижавшись лбом к прохладному оконному стеклу. Что это, судьба? Я глотаю непонятные слёзы и тушу мясо на ужин. Накрываю на стол, укутываю кастрюльку тремя полотенцами и ухожу, оставив на столе очередную записку.
Возвращаюсь уже ночью, но Ефим не спит, лежит, читает книжку. Я умираю с голоду и стою в дверях кухни, таская кусочки мяса прямо из кастрюльки.
- Зачем было покупать самый дорогой мобильник, если ты всё равно оставляешь его дома? - неожиданно спрашивает он.
Мясо застревает у меня в горле. Я старательно морщу нос, изображая недосогласие.
- Ну, по-первых, самый дорогой там стоил чуть не пятьсот баков, и выкидывать столько денег на безделушку меня жаба задавила. А во-вторых, надоедает же, когда постоянно трезвонят...
- Вид у тебя усталый, - замечает он. Я киваю, соглашаясь.
- Целый день сегодня носилась по магазинам с Оксаной, ты её, по-моему, не знаешь.
Четыре дня проносятся как один миг, утекают сквозь пальцы как пригоршня сухого песка. Такой яркий день, такое чистое небо, а на душе тень. Он улетает сегодня. Он улетает, и я не уверена, что мы встретимся вновь.
Мы стоим посреди людного зала, держась за руки, и неотрывно смотрим друг на друга. Он не зовёт меня с собой, я не спрашиваю, почему. Мне страшно было бы услышать, что я не нужна ему там. А, может, он просто знает, что решиться уехать мне было бы неимоверно трудно, и не хочет услышать - нет.
Наша сказка всё ещё с нами, но продолжения не последует.
- Ты мой цветок, - шепчет он. - Ты моя солнечная вишенка. Не плачь. Я прошу тебя! Я вернусь когда-нибудь, или ты приедешь ко мне.
Это все говорят, когда уезжают.
Он уходит. Я долго смотрю ему вслед. Мне кажется, что из меня вынули сердце, и внутри ноет холодная чёрная пустота.
Серебряное тело самолёта врывается в голубую гладь неба и разбивает её на две части. Одна остаётся со мной, другая уносится вдаль на стремительных крыльях.
Вечером я снова готовлю мясо, покупаю бутылку 'Хванчкары' и острый сыр. Ефим удивляется - какой у нас праздник? Ему незачем знать, что всё совсем наоборот. Я люблю его и не хочу причинять ему ненужную боль.
Темнеет. Я сижу на балконе с сигаретой в одной руке, бокалом вина в другой, и смотрю в разбитое пополам небо. Будет ли теперь так всегда или осколки ещё можно склеить? Одна умная женщина говорила: 'Я подумаю об этом завтра'. Наверное, стоит последовать её совету, сегодня я уже ничего не чувствую, словно меня заморозили. Ефим приносит мне шаль и книгу. Он стоит рядом, и так приятно ощущать его тёплые надёжные руки на своих плечах. Я - бродячий корабль. Он - моя гавань.
- Ничего не случилось? - спрашивает он. - Ты какая-то отстранённая последнее время.
Я ласково похлопываю по ладони, лежащей на моём плече.
- Всё нормально, лапа, всё нормально...
И смотрю в разбитое небо...
Елена Нечаева
|
|