Секс-символу фильма «9 1/2 недель» понадобилось разрушить себя до основания, чтобы затем возродиться из пепла. Черты Микки Рурка, как портрет Дориана Грея, отражают руины его души, пораженной болью и гневом. «Я смотрел на себя в зеркало и понимал, что сам виноват в том, что потерял репутацию, жену, деньги и душу. Единственное, что мне осталось — играть. Тот, кто держит демонов внутри себя, никогда не избавится от ненависти…»
Микки Рурку надо быть благодарным за свой тяжелый характер: если бы не гнев, он бы не выжил. Худенький мальчик, деливший комнату с шестью братьями — одним родным, Джоем, и пятью сводными, рос в бандитском районе Майами и каждую минуту мог погибнуть — если не от ножей местной шпаны, наркотиков или случайной пули во время бандитских разборок, так от кулаков отчима-полицейского. Рурк потратил много тысяч долларов на психотерапевта, чтобы сейчас иметь возможность спокойно говорить: «Да, я был зол на своего отчима. Он был жестоким человеком и часто бил нас с Джоем. Боюсь, я так и не смог его простить». Отчиму не было до детей, его ухмыляющееся лицо потом чудилось Микки в каждом хулигане, перешедшем ему дорогу, в физиономии расчетливого продюсера, в недовольной мине режиссера, в пьяном ресторанном завсегдатае, в сопернике на боксерском ринге… И Микки был готов на все, лишь бы стереть эту ухмылочку.
Несмотря на смазливую внешность и странное одеяние, ни у кого не возникало сомнения в его мужественности. Все знали, что малыш Рурк провел уже около 50 боев в среднем весе, почти всегда побеждая. Но в 19 лет он получил сильнейшее сотрясение мозга и на целый год был вынужден уйти из спорта. И в этот момент затишья на первый план выступило его единственное настоящее призвание — актерство.
На школьной сцене Микки испытывал такое наслаждение, какого до сих пор не знал. Оказалось, можно очень легко перестать быть собой. И можно кричать о своей боли во всю силу легких… Он занял у сестры 400 баксов и рванул в Нью-Йорк, на актерские курсы. В тот момент, когда он садился в автобус, чтобы навсегда покинуть родной дом, он был уверен, что демоны его души остались позади.
Провинциальный, почти необразованный тёмноглазый паренек на диких платформах явился на знаменитые курсы Ли Страсберга прямо с вокзала, с чемоданами. Его приняли, конечно, — здесь давно не видели такой искренности, такого темперамента. Он увлекся системой Станиславского: Рурка захватила идея тотального изменения своей природы ради образа. В его игре не было никакой игры — он рвал жилы на сцене так, как у нас в России, наверное, один Высоцкий… Лоренс Каздан, увидевший его на репетиции, был шокирован: «Молодой человек, так нельзя, вы же в предынфарктном состоянии. Пожалейте себя!» Жалеть себя?! Это было последнее, что он бы сделал. Рурк пренебрежительно относился к своему смазливому лицу и не волновался по поводу привлекательности. На алтарь профессии он готов был принести и ее, и здоровье.
Но до настоящей работы еще надо было дожить, а жить было почти не на что. Микки снял самую дешевую комнату, за 37 долларов в неделю, в подозрительном мотеле с нулевой звукоизоляцией. Брался за любую работу — продавал жареные каштаны в Центральном парке, работал зазывалой и вышибалой, парковал машины. Вечером засыпал в своей грязной комнатушке под крики и ссоры постояльцев. Эти несколько лет у него не было ни одной женщины — они были ему просто не по карману. Кроме того, он мучительно стеснялся нищеты и неизвестности. В Майами каждая собака знала Микки, а тут он был одним из миллионов, скудно питался, порой несколько дней не видел ничего, кроме пакетика картошки-фри или горсти леденцов: «Тогда мне казалось, что я могу выжить на одних леденцах. Черт, так оно и было».
Ангел ада
Окончив курсы, Микки отправился в Лос-Анджелес, чтобы осчастливить Голливуд своей безграничной преданностью высокому искусству — а именно так он относился к кино. Он ходил на все пробы, какие только мог, но все они были безрезультатными. Счет шел уже на десятки, а Рурк снова и снова слышал «нет, нет, нет»… В это время он женился в первый раз — на актрисе Дебре Фьюер, с которой познакомился на телевидении.
Она ушла от него спустя три года, громко хлопнув дверью, и рассказывала журналистам, что Микки ее бил. Это уже всех интересовало, потому что восьмидесятая по счету проба оказалась успешной. Френсис Форд Коппола собрался снять фильм с участием молодых, никому не известных актеров. Это была «Бойцовая рыбка». Звезда Микки Рурка наконец взошла. Его называли новым Джеймсом Дином, Марлоном Брандо и Робертом Де Ниро. Уровень его таланта позволял делать такие сравнения. Теперь у него не было недостатка ни в ролях, ни в деньгах. Он зарабатывал миллионы долларов, купил дом матери, оплатил лечение брату.
Рурк отвергал откровенно коммерческое кино, охотно соглашался сниматься в интересных, но малобюджетных картинах, любимым режиссерам готов был доплатить сам. Над нелюбимыми откровенно издевался, мог сказать в лицо все, что думает. Играл так, как считал нужным. На компромиссы не шел. Почему он согласился сниматься в «9 ½ недель», до сих пор не совсем ясно. Возможно, это было минутное прозрение, какие бывают у талантливых людей. Может быть, ему на самом деле понравился сценарий или лучше на тот момент не было. На площадке быстро стало ясно, что режиссер боится материала, который снимает. Боится, что его сочтут порнографией и пустят третьим экраном, в кинотеатрах для взрослых. Поэтому на полу монтажной осталось много жестких кадров. Рурк же хотел идти до самого конца — обнажить душу, исследовать темные закоулки человеческих взаимоотношений. Он купил для своего героя — изощренного, рафинированного эстета — костюмы лучших мировых марок, но играл его подчеркнуто небрежно, грубыми мазками. На его губах змеилась соблазнительная улыбка, а глаза были черными, мертвыми и бездонными, как у демона… После выхода «9 ½ недель» Микки стал секс-символом. Его имя гарантировало кассу.
Он все еще уважал свою профессию, хотя все чаще сталкивался нос к носу с голливудской реальностью, которой рулили деньги, а не вдохновение. Рурк по-прежнему рвал из груди сердце, а продюсеры желали эксплуатировать образ смазливого мачо, открывающего девушкам бездны собственной сексуальности. Через некоторое время Рурк начал ненавидеть свое лицо и растиражированный образ. Соглашался только на те роли, которые уводили от него самого как можно дальше. Но потом он сломался. Дома, машины и тусовки требовали денег, денег, денег. Микки стал соглашаться на любые проекты. Но работы становилось все меньше — в Голливуде, как в деревне, репутация — это все. А репутация у Микки была еще та: он крепко пил, сидел на наркотиках и посылал подальше съемочную группу, если что-то было не так. «Дикая орхидея» была еще не самым плохим вариантом. Режиссер Залман Кинг пообещал ему право голоса во всем съемочном процессе, начиная с кастинга актрисы на главную женскую роль.
Развалившись на диване, Микки отсматривал девушек. И уже было склонялся в пользу симпатичной модели Синди Кроуфорд, когда в комнату вошла высокая, широкая в плечах и бедрах девушка с большой грудью. Это была любовь с первого взгляда. Отныне и навсегда его сердце принадлежало Кэрри Отис. Можно подумать, что в этой девчонке, младше его много лет, он сразу прочел невероятное: она еще более несчастна и потеряна в этой жизни, чем он. Выросшая в семье алкоголиков Кэрри всей душой жаждала тепла и любви. У нее было много проблем: с 9 лет она пила, в 13 попробовала наркотики и теперь хотела, чтобы Микки дал ей защиту от мира, которого она так боялась, и от самой себя. Но он искал у нее того же...
После окончания съемок они уехали в Мексику и поженились. На премьере «Дикой орхидеи» разразился страшный скандал: журналисты утверждали, что актеры в постельных сценах занимались любовью по-настоящему. Эта шумиха почти поставила крест на карьере Отис. Да и Микки с яростной жаждой обладания хотел, чтобы она принадлежала только ему. Он отказывал от имени жены модельерам, зовущим ее на показы, не разрешал соглашаться на немногочисленные роли, которые ей предлагали. Его собственная карьера тоже катилась по наклонной. Голливуд мстил ему за пренебрежение. Рурк делал вид, что ему плевать, и вымещал ненависть на безответной Кэрри.
Он пропадал в барах с друзьями, среди которых был гангстарэпер Тупак Шакур и мафиозные боссы, расшвыривая деньги, как грязь. Приводил домой женщин лёгкого поведения и занимался с ними любовью в супружеской спальне, закрыв дверь перед носом у Кэрри. Он любил ее, но не мог не мучить. Оказавшись за бортом собственного брака и жизни, Кэрри опять начала пить и нюхать кокаин.
Когда она закатывала скандалы, Микки ее бил смертным боем. Оказавшись в больнице после одной из таких ссор, она поняла, что должна элементарно выжить. И подала на развод, попросив суд запретить Рурку приближаться к ней. В тот день, когда суд вынес это постановление, бывший муж долго бился в ее дверь и угрожал. А потом упал на колени и заплакал. Прошло десять лет, прежде чем они смогли спокойно разговаривать друг с другом. «Дела шли у меня чудесно, но у меня не было благодарности ни к деньгам, ни к карьере, ни к собственному здоровью, ни к моей удивительно красивой женщине. Жизнь в шкуре Микки Рурка причиняла ужасную боль».
Гнев притуплял боль…
Потеря близких ему людей - младшего брата, умершего от рака, бабушки и уход жены - сделало его затворником. Много лет Микки не покидало внутреннее беспокойство и недовольство собой и миром вокруг. По словам Рурка, его спасли долгие беседы со священником-итальянцем за бутылкой вина и сигаретой, актёр признаётся, что если бы не они, он давно бы пустил себе пулю в лоб. «12 лет я был совсем один. Я потерял всё. Дом, жену, деньги, желание жить. Я жил в забытьи и не хотел, чтобы кто-то из знакомых меня видел. У меня не было друзей. Я проводил время с русскими стриптизёршами, мне не нужна была девушка. Помню, что смотрел на себя в зеркало и думал: «Посмотри, во что ты превратился! Ты выкинул всех из своей жизни». Тогда я сказал себе, что обязан изменить свою жизнь, и понял, что актёрство – единственное, что может вытащить меня».
Микки Рурк преодолел эти трудности, насколько это возможно. За это время он не переставал периодически появляться на экранах в достаточно проходных картинах, без прежнего накала. А потом Микки Рурка стали приглашать на резко отрицательные роли - это, были, как правило, страшные персонажи, отъявленные бандиты, в которых нет практически ничего человеческого.
В 2008 году режиссёр Даррен Аронофски пригласил Рурка в картину «Рестлер» - это стало новым этапом в карьере актёра. Он сам не думал, что после всего того, что натворил, сможет выйти на прежний уровень. «Когда вышел «Рестлер», мне внезапно стали приходить письма от коллег. От Эммы Томпсон, с которой я никогда не встречался, Аль Пачино, Джона Войта. Я даже получил письмо от Ким Бэссинджер, о которой ничего не слышал лет 20. Это здорово. Но для меня было очень странно снова оказаться в киноиндустрии. Это до боли приятно. Я находился на скамье запасных целых тринадцать лет».
P.S. Жизнь изрядно потрепала Рурка: что от него осталось в результате её изощрённого эксперимента? Немного, но даже этого хватило на то, чтобы продолжить путь: страсть, талант, личное горе, внутренние поиски смысла существования, циничная снисходительность к себе, яростная ирония и презрение к людям и тому, чем они живут. «Я никогда не буду мягким, договорились? Я лучше сдохну, чем буду мягким».
Микки Рурк, пожалуй, чемпион, среди мужчин-актеров по количеству пластик. Он перенес множество пластических операций. Вынужденных, еще в то время, когда был боксером — хирурги ставили на место губы, нос, удаляли страшные гематомы, перекашивающие лицо. Теперь он делает операции, чтобы вернуть молодость – сделал лифтинг лица и блефаропластику, закачал силикон в носогубные складки и скулы, еще раз изменил форму носа, покрасил волосы. Сегодня Рурка интересуют только работа и деньги — у него много долгов и собак, он помогает семье и по-прежнему любит красивую одежду. В свободное время он без устали качает мышцы в собственном фитнес-центре.
В этом тихом человеке трудно узнать былого бунтаря. Но огромные грубые руки бывшего боксера не спрячешь. По-прежнему не видно дна в черных глазах. Улыбка такая… с издевкой. Сразу понятно, что немало чертей еще водится в этом тихом омуте.
|
Читайте ещё на нашем сайте - Вячеслав Хурсенко